Владимир Бацалев - Убийство в Долине царей

Наконец-то Поглощаев согласно кивнул, признавая правоту моего суждения.

-- Хорошо, -- сказал я, -- версию с одиночкой я отработаю. Какие еще есть соображения?

Компаньоны переглянулись.

-- Рэкет? -- намекнул я.

-- С ними мы еще в первый день договорились!-- махнул рукой Поглощаев.

-- Конкуренты?

-- Невозможно. У нас ноу-хау, хоть и пятитысячелетней давности, на которое к тому же никто не претендует.

-- Месть из ревности?

-- Вообще-то любовница у него была, но она незамужняя. Да и чего ее ревновать? Дура из дур, -- сказал Поглощаев тоном самца, которому самому хотелось, да не досталось. -- Хотя были и другие, и много, но к ним он относился, как к одноразовым шприцам.

-- Одного раза для ревнивца вполне достаточно. А темные делишки?

-- Исключено. Все-таки в одном кабинете сидим. Мы бы почувствовали, если б он начал работать только на свой карман.

-- Кто из ваших сотрудников был в курсе, что у Шекельграббера украли документы?

-- Да, пожалуй, все, -- сказал Кашлин. -- Все ему сочувствовали.

-- Можно посмотреть личные дела?

-- Мы их не заводили. Мы же не оборонный завод, а похоронное бюро.

-- Тогда я попрошу написать мне небольшое досье на каждого.

-- Даже на нештатников? -- спросил Кашлин.

-- На всех, кто имеет хоть какое-то отношение к вашей фирме, -- сказал я. -- И обязательно укажите национальность и степень патриотических чувств.

-- Зачем?

-- Шекельграббер, Армянский переулок, синагога -- все наводит на простую мысль: приехал какой-то, когда русским денег не хватает, -- объяснил я.

-- Если б все евреи были такие, как Ваня, от Израиля давно б мокрое место осталось, -- сказал Кашлин. -- К нам тут заходил один, предлагал на паритетных началах переправлять прах родственников на святую землю. Вот это еврей! Хотя рожа у него была совершенно рязанская.

-- Еще мне нужен телефон его любовницы и записная книжка.

-- Телефон -- пожалуйста, а книжки нет. Можете забрать все визитные карточки, какие найдете в его столе.

-- А где он жил?

-- Снимал квартиру на юго-западе. Она опечатана, ключи в милиции.

-- Он владел русским языком?

-- Да, поскольку его жена так и не удосужилась выучить английский. Типичный случай русского хамства в чужой стране, -сказал Поглощаев. -- Мне кажется, ее уровень -- что-то среднее между продавщицей и кладовщицей, судя по рассказам Вани, то есть почти американский стандарт. Присосалась к нему, как клещ, а он, дурак, поверил всяким небылицам о русских женщинах, начитавшись Некрасова. Теперь вот его убили, а она не торопится...

-- Как Шекельграббер с ней познакомился? Он жил прежде в Москве?

-- Нет, она разошлась с первым мужем и ушла к Ване уже в Нью-Йорке, -- сказал Кашлин. -- Ребенок, по-моему, от первого брака, а может, и более ранний. От этой эмансипации женщины стали такие неразборчивые! Совсем потеряли стыд и голову. Готовы заводить детей чуть ли не после первого комплимента.

-- Пока все, -- сказал я и поднялся. -- Загляну к вам завтра за досье на сотрудников. Если понадоблюсь срочно, то с пяти до семи меня обычно можно найти в одном из баров Дома журналистов.

-- Вы журналист? -- спросил Поглощаев напуганно.

Я покачал головой из стороны в сторону, дескать, и да, и нет.

Уже у двери я обернулся и спросил напрямик:

-- Послушайте, для чего вам нужен убийца? Ведь Шекельграббера не воротишь. Учтите, самосуд я не допущу.

-- Дело в том, -- сказал Поглощаев, -- что вчера в Сандуновских банях из моего пиджака украли портмоне с документами. Это может быть совпадением, но я не хочу рисковать.

-- Пожалуйста, -- сказал я, -- подключите к телефону определитель номера и магнитофон.

-- Мы не олухи, -- ответил Кашлин, -- уже подключили.

Покидая похоронное бюро, я взял со стола секретарши рекламный проспект.

-- Правильно, -- одобрила она. -- Готовьтесь заранее, копите деньги.

-- У вас большая зарплата? -- зачем-то спросил я.

-- Да уж побольше, чем у вас, -- ответила она, бросив взгляд на мой костюм.

-- А что вы такого полезного делаете?

-- Ничего не делаю.

На том и расстались. В автобусе я пролистал проспект:

ФИРМА

"ДОЛИНА ЦАРЕЙ"

МЫ ПРЕДЛАГАЕМ ВАШИМ БЛИЗКИМ ВЕЧНОСТЬ

Дальше следовал рассказ о том, какого рода Вечность предлагается. Покойника бальзамировали по всем канонам Древнего Египта. Мумию хоронили в пуленепробиваемом герметичном и влагоустойчивом саркофаге, который к тому же выдерживал вес в двадцать тонн. Фирма гарантировала сохранность тела в течение пяти тысяч лет. Фирма обещала, что в Судный день покойник будет выглядеть, как огурчик. Оживлять такого -- одно удовольствие. Тут же были фотографии мумий фараонов, многие из которых я уже видел в директорском кабинете. Особой строкой, но ненавязчиво и даже галантно, подчеркивалось, что удовольствия фирмы -- не для бедных.

Давно я не попадал в такие передряги, а если честно -- ни разу. Знай Кашлин и Поглощаев, что я только пробуюсь на стезе частного сыска, они бы сразу показали от ворот поворот. Но им рекомендовал меня начальник отделения милиции и рекомендовал из своекорысти, потому что сыщик я был липовый, подставной, хотя и чувствовал какое-то мимолетное влечение к этому делу, начитавшись и насмотревшись детективов со счастливым для сыщиков концом, безмятежным мудрствованием в середине и озадачивающим ночным звонком в начале.

Вообще-то в природе я существую как безработный журналист. Прежде работа в газете, потом в журнале, опять в газете, и однажды подневольная писанина до того обрыдла, что я ни с того ни с сего накатал заявление об уходе из партийной газеты. Геройский поступок по тем временам. "Ну не может нормальный человек всю жизнь делать интервью с людьми, которые ему противны, или репортажи, от которых самого тошнит!" -- объяснил я, но мало кто соглашался. Все тряслись за собственную задницу, причем тряслись задницей, так как мозги свои давно профунькали проституционным щелкоперством.

Я переоценил свои возможности и помощь друзей, тут же записавшихся в недруги. Надеялся работать на вольных хлебах в свое удовольствие и распихивать по знакомым редакциям, но просчитался: почти все двери передо мной захлопнулись, хотя перестройка уже была на излете, и путч только-только провалился. Единожды предавший, кто тебе поверит. Кругом открывались сотни новых газет, но в них надо было либо вообще не работать и, проев чей-то спонсорский фонд, разбежаться, либо писать такую гадость, какая даже в коммунистической прессе не снилась: по мне уж лучше слушать вранье партийного босса, чем беседовать с гомосексуальной парочкой или брать интервью у грошовой проститутки с трех вокзалов, которая после каждого вопроса требует стакан, а за следующий стакан предлагает отдаться.

Какое-то время я перебивался в коммерческом издательстве, правя корректуры, но книги тут упорно не рождались, одни выкидыши на стадии оригинал-макета. Конечно, издательство приказало долго жить другим коммерческим издательствам. Я уже подходил к крайней черте бедности и потихоньку распродавал имущество. Единственным средством существования был дом журналистов: там иногда подворачивалась халтура у старых знакомых, например, смотаться за кого-нибудь в творческую командировку, пока сам командированный творит новую любовницу, но чаще ребята, работавшие в барах и ресторане, просили что-нибудь поднести, разгрузить машину с пивом или подежурить за кого-нибудь, кому срочно понадобилось уйти со службы. Если б Кашлин и Поглощаев знали, почему меня можно почти каждый вечер застать в домжуре, то-то бы посмеялись!