Клара Санчес - Украденная дочь

Чем больше мама работала, тем более изможденной она себя чувствовала, и чем более изможденной она себя чувствовала, тем больше свободы получали мы с Анхелем. Я постепенно приходила к выводу, что взрослые, в общем-то, нужны только для того, чтобы приносить домой деньги. Отец, Даниэль, пользовался загруженностью мамы для того, чтобы самому подольше поработать за рулем такси. Жизнь шла своим чередом. У Анхеля окрепли ноги — их икры стали более округлыми — и улучшился цвет лица. Он уходил играть все дальше и дальше от нашего дома, и ему приходилось бежать все быстрее и быстрее, чтобы успеть вернуться домой до прихода наших родителей. На тот случай, если в один прекрасный день в этой системе вдруг произошел бы сбой, мы договорились, что скажем, что он сейчас у одного из своих друзей и что отец этого друга проводит его домой. Мы установили на этот случай временной рубеж, к которому надлежало обязательно вернуться домой, — десять часов вечера.

В тот вечер — вечер огромной нервотрепки — Анхель не вернулся домой ни в семь, ни в восемь часов. Я делала домашнее задание по какому-то гуманитарному предмету и одновременно готовила лапшу с грибами. Анхель, как правило, приходил домой до нашего отца, возвращавшегося с работы примерно в восемь вечера. Мама приходила домой в половину девятого. Отец принимал душ и читал газету. Иногда он пристально на меня смотрел, словно пытаясь разгадать, что происходило в семье во время его отсутствия. Мама, едва переступив порог, снимала туфли и запихивала их в угол прихожей. Затем она резким движением ставила чемоданчик с изделиями фирмы на мраморный столик, стоявший перед зеркалом, швыряла туда же ключи от машины и направлялась в спальню, по пути снимая с себя и бросая куда попало одежду. Она принимала душ и шла в обратном направлении, подбирая брошенную одежду.

— Боже мой, ну и денек сегодня! — говорила она, целуя мужа.

Потом она шла в кухню и, остановившись на несколько секунд на пороге, смотрела, как мы с Анхелем, сидя за столом, делаем уроки.

— Как мне повезло! Какая я счастливая! Ни у кого в мире нет таких детей, как у меня. Я у себя на работе вот-вот побью рекорд. Анна говорит, что начальники очень мною довольны. В этом году мы поедем в отпуск на целый месяц.

Я всегда задавалась вопросом, почему Анна сама не работает там, куда устроила мою маму. Это ведь вроде неплохая работа. Но вообще-то, по правде говоря, я не знала, где работает Анна. Ей, казалось, деньги были не нужны — или же ей не нужно было работать для того, чтобы у нее были деньги. А еще мне казалось само собой разумеющимся, что моим родителям необходимо много работать, а ей — нет. Ни у кого не возникало по этому поводу никаких сомнений. На свете ведь есть богатые люди, которым не нужно ежедневно вкалывать, чтобы заработать деньги, и не нужно их все время считать и пересчитывать. Человек рождается на свет таким, как Анна, или же таким, как мои родители, вот и все. Интересно, а какое будущее ждет меня?

В тот вечер большой нервотрепки, когда мама, остановившись в проеме кухонной двери, положила одну ладонь себе на бедро, а вторую — на раму, чтобы в такой позе полюбоваться своими замечательными детьми, Анхеля в кухне не было. Стрелки на часах показывали почти девять. Анхель ушел играть в футбол еще в пять часов — после того, как поужинал и наспех сделал задание по математике, — и в восемь часов, поскольку он еще не возвратился, у меня появилось неприятное чувство в желудке. Дело в том, что желудок не только являлся для меня органом пищеварения, но и предупреждал о грядущих переменах и неприятностях — как будто внутри него имелся мозг, в который поступали данные извне, и он мог предугадать, произойдет ли в ближайшее время что-то хорошее или же, наоборот, что-то плохое. То, чему предстояло произойти на этот раз, было явно плохим. Неприятное чувство в желудке едва не вызвало у меня тошноту. Однако мама поначалу ни о чем не стала спрашивать: она, видимо, подумала, что Анхель в своей комнате. «Мозг» в ее желудке ни о чем ей не сообщил. Она взяла тарелку и попробовала лапшу.

— Когда я рассказываю клиенткам, как хорошо умеет готовить моя десятилетняя дочь, они мне не верят. Одна из них схватилась руками за голову и заявила, что, по ее мнению, дети не должны работать. Я ответила, что ей не следует говорить таких глупостей, поскольку дети должны учиться быть самостоятельными.

Стрелки на часах показывали уже почти без четверти десять. Я улыбнулась маме.

— После этого она вернула мне банку с водорослями, которую собиралась купить, — продолжала она. — Нужно было предвидеть, что она отомстит за то, что я ей так ответила.

Я стала собирать учебники. Мама взяла с тарелки еще немного лапши и то ли с серьезным, то ли с удивленным видом принялась ее жевать.

— А где Анхель?

Я сделала вид, что не услышала вопроса, и пошла с учебниками в руках в свою комнату. Там я села на край кровати. «Куда же ты запропастился? — мысленно спросила я Анхеля. — Пожалуйста, вернись поскорее. Не поступай так со мной».

Поскольку звонок на входной двери так и не зазвенел, уже через каких-нибудь несколько минут должна была разразиться буря. Я посмотрела на часы: без пяти десять. Мама зашла ко мне в комнату. В ее глазах был блеск, который вот-вот должен был перерасти в ужасную вспышку.

— А где Анхель?

Я встала и, подойдя к маме, легонько отстранила ее, чтобы пройти в ванную.

— Он у одного из своих друзей. Его скоро приведет отец этого мальчика.

Я открыла водопроводный кран. В ванной я была в безопасности. Я очень надеялась, что брат с минуты на минуту вернется домой. Ему, похоже, не следовало давать слишком много свободы. Мне казалось, что Анхель ведет себя совсем не так, как я: я никогда бы не поступила так, как он поступил, никогда бы не допустила такой оплошности. Впрочем, я сама не раз и не два возвращалась домой с бешено колотившимся сердцем, потому что бежала со всех ног, чтобы не опоздать, и далеко не один раз я с тревогой думала о том, что, оказавшись у нашего дома, увижу полицейские машины, машины «скорой помощи» и разгоняющие темноту яркие проблесковые маячки, от одной только мысли о которых мне становилось страшно. Однако все заканчивалось тем, что мне открывала дверь мама, и предполагаемый кошмар тут же улетучивался. Мама была уверена, что меня проводил до самого нашего дома кто-нибудь из взрослых. А еще она была уверена в том, что дочь не станет обманывать ее подобным образом.

Стрелки часов показывали уже десять. Я подумала, что выиграю еще несколько минут за счет того, что подольше почищу зубы.

Из-за двери донесся голос матери:

— А кто, ты говоришь, его сюда приведет?

Я сделала вид, что не услышала. Еще одно небольшое мучение. Наказание за то, что я так много врала, что вела себя так безрассудно, что предоставила младшего брата самому себе. Теперь, когда мама так хорошо себя чувствовала и уже почти не открывала портфель из крокодиловой кожи, произошло это несчастье, причем виновата в нем была я.