Роберт Фиш - Убить незнакомца

Побелевшие узкие губы крепко сжались, пока он смотрел на доску объявлений. Когда они встретились в Лиссабоне, Себастьян сказал, что такая возможность бывает раз в жизни — за несколько минут заработать фантастическую сумму. А теперь он беспомощно проплывал мимо! Он попытался подавить гнев и трезво оценить ситуацию, но не смог. С изменением маршрута корабль доберется в Монтевидео не раньше чем через четыре дня, а Себастьян ясно сказал — в Рио-де-Жанейро надо быть не позже шестого, в противном случае о предложении можно забыть. Шестое завтра! Черт возьми, ну почему он не сошел с корабля в Салвадор-де-Байя?

Он с горечью уставился на объявление, но видел лишь черный водоворот собственных мыслей. Только после того как чья-то рука несколько раз сильно встряхнула его, он понял, что к нему обращаются.

— Скверные новости, стюард?

Даже в потрясении он сообразил, что это один из четверых пассажиров, — маленький, кругленький человечек с пухлым лицом и тонкой линией усов под носом. Дантас, или Дюмас, или Дортас, или что-то в этом роде. Большие серьезные черные глаза казались непроницаемыми, редкие седеющие волосы были словно нарисованы прямо на черепе. Насио непонимающе уставился на него:

— Сеньор?

Человечек был само терпение.

— Я сказал — объявление, похоже, расстроило вас?

— Объявление? — Насио с трудом оторвался от этих наспех нацарапанных зловещих слов, механически возвращаясь к роли скромного стюарда. — Нет, сеньор. Я просто немного удивился. Для меня это не имеет значения.

Человечек задумчиво посмотрел на Насио и сменил тактику.

— Вы бразилец, не так ли? — небрежно спросил он.

Отрицать было невозможно: акцент Насио выдавал его каждым словом, это было ясно даже человечку, который сам говорил с акцентом уроженца Рио-Платы.

— Бразилец? Да, сеньор.

— Разве вы не разочарованы, что мы не зайдем в Рио?

— Разочарован? — На мгновение неуместность слова едва не лишила Насио самоконтроля. Он подавил волну горечи и даже умудрился пожать плечами и выдавить из себя протестующую улыбку. — Конечно, сеньор, для бразильца наш прекрасный Рио-де-Жанейро должен быть единственным городом в мире. Быть так близко и не увидеть его…

— Да, жаль. — Непроницаемые глазки оценивающе посмотрели на него. — Я восхищаюсь вами, стюард. Восхищаюсь спокойствием, с которым вы приняли этот… это разочарование. — Он пожал плечами. — На вашем месте я проявил бы меньше выдержки.

Насио не оставалось ничего другого, как спрятаться за словами.

— Сеньор, мы вынуждены принимать то, что не можем изменить. — Произнося эти слова, он подумал, что хотел бы поверить им.

— Не всегда. — Человечек на мгновение опустил глаза к поношенному ковру на полу салона и снова поднял их. — Изобретательный человек всегда найдет обходной путь к своей цели. Например, на вашем месте, — невозмутимо продолжал он, — я все-таки ухитрился бы попасть в Рио. Или по крайней мере попытался это сделать. — Он на мгновение умолк и многозначительно добавил: — И сделал бы это сегодня…

— Сегодня? — Насио внимательно взглянул на собеседника.

Влажные черные глаза словно пытались что-то сообщить ему, но безуспешно. Может, человечек смеется над ним? Мысль вызвала горечь.

— Как, сеньор? Доплыть до берега?

— Нет, — тихо ответил тот. — Заболеть.

Слабая надежда, что у этого пассажира есть какой-то реальный план, исчезла; было ясно, что у него просто не все дома. В теперешнем настроении у Насио не было желания беседовать с сумасшедшим.

— Прошу прощения, сеньор…

Маленькая ручка, схватившая его за локоть, оказалась гораздо сильнее, чем он мог предположить.

— Заболеть! — твердо повторил человечек. — И серьезно. Капитан этого судна не такой человек, чтобы позволить члену команды страдать и, возможно, даже умереть только потому, что нужно избежать плохой погоды.

Насио прищурился, обдумывая эти слова. Идея действительно неплохая. Возможно, даже хорошая.

— А чем именно заболеть?

— Я бы предложил аппендицит. — Пухлое лицо человечка было лишено всякого выражения. — А теперь скажите правду: вы ведь плохо себя чувствуете?

Насио внимательно посмотрел на него:

— Да, сеньор.

— Хорошо! То есть мне жаль слышать это. И, конечно, вы испытываете острую боль внизу живота.

Рука Насио автоматически легла на живот.

— Чуть правее и немного ниже, — поправил его пассажир и положил руку Насио на нужное место. — Вот так лучше, — удовлетворенно заметил он.

— Но…

— И, разумеется, тошнота. — Доркас, или Дантас, или Дюмас, или что-то в этом роде внимательно посмотрел на застывшее лицо стюарда и кивнул: — Я видел и более больных людей, но думаю, так сойдет. Вам лучше пойти лечь. Аппендицит — вещь серьезная.

— Только вот…

— Капитану я сообщу. — Маленькая ручка опять ухватила Насио и потащила к дверям.

Насио упирался. Было совершенно ясно, что этот Дантас, или Дюмас, или Дортас, или что-то в этом роде по каким-то причинам хотел, чтобы корабль зашел в Рио, а его использовал как козла отпущения. Конечно, этот план вполне подходил Насио, и все же…

— Почему вы это делаете, сеньор?

— Почему? — Человечек улыбнулся: — Скажем так: я тоже испытывал тоску по родине и могу посочувствовать другому. Или, если хотите, у меня извращенное чувство юмора и склонность к подобным шуткам. Или, — добавил он холодно, без малейшей улыбки, — я умею распознавать болезнь и считаю, что вы должны немедленно лечь в постель. Немедленно!

Его рука снова подтолкнула Насио к двери. Стюард не сопротивлялся. Какими бы мотивами ни руководствовался этот человек, такое решение проблемы вполне устраивало Насио. Он изобразил на лице страдание, прижал руку к животу и кивнул:

— Прошу простить меня, сеньор…

— Ну, разумеется, — любезно ответил пассажир.

Он задумчиво посмотрел вслед удаляющемуся стюарду, вздохнул и отправился на палубу.

Небо заметно потемнело и приобрело странный желтоватый оттенок, необычный для этого времени суток; усиливавшийся ветер свистел в тросах, уже набухавших влагой надвигающегося дождя. Осторожно переступая через ползающие по ходящей под ногами палубе канаты, он наконец разыскал первого помощника и властно похлопал молодого человека по плечу.

— Ваш стюард серьезно болен. — Он повысил голос, чтобы перекрыть шум ветра, но это прозвучало так, словно он в чем-то обвинял помощника.

— Болен? Стюард?

Мигель был удивлен, что именно этот пассажир вдруг проявил интерес к чему-то, тем более к здоровью члена команды: он ни с кем не общался, почти не разговаривал за столом, избегал даже тех немногих развлечений, которые могли предоставить ему на корабле, а по вечерам стоял на носу, облокотившись на поручни, и смотрел в темноту.