Анатолий Афанасьев - Ярость жертвы

— Гриша! Оглянись! — позвал я. По моему голосу он все понял и стрелять начал прежде, чем повернул голову. Автомат в его руке действовал суверенно и как бы сам выискал цель, выплюнув короткую очередь. Пули прошли верхом надо мной и сержантом, чудом не задели Валерию, зато дружной шмелиной стайкой опоясали капитану грудь.

С удивленным лицом опускаясь на колени, добросовестный служака все же пальнул из пистолета, и мой красивый, под мрамор, ночник на тумбочке разлетелся вдребезги. Все, о чем так долго рассказываю, заняло не более минуты, и в итоге картина была такая: Валерия билась в кресле в нервном припадке, хохоча и повизгивая; сержант внимательно разглядывал на ладони выбитые зубы, а капитан, выронив оружие и поудобнее расположась на полу под окном, сжимал руками раскуроченную грудную клетку, пытаясь удержать, умилостивить рвущуюся наружу солдатскую душу. Ему было, может быть, даже горше, чем Кате. По его лицу было видно, что ему невдомек, как это, честно отрабатывая заокеанский доллар и рассчитывая к вечеру принести в семью очередной прибыток, он угодил в такой немыслимый переплет.

— Нашатырь у тебя есть? — спросил Гречанинов. Я пошел в ванную за аптечкой. Прихватил заодно графин с водой и вату. Пока ходил, Григорий Донатович укрыл Катю простынкой и стянул ремнем Ванечкины руки. Потом, уже вдвоем, мы спеленали по рукам и ногам сержанта, который охотно нам помогал, заискивающе бормоча:

— Вот тут, мужики, узелок слабоват…

С капитаном хлопот не было никаких: по всей видимости, он помер.

Ничуть не обескураженная разворотом событий, Валерия кокетливо осведомилась:

— Мужчины, а со мной что? Мне ведь пора домой. У меня процедуры.

Никто бедняжке не ответил. Гречанинов смочил ватку в нашатыре, поводил у Кати перед носом. Она так быстро очнулась, точно до этого притворялась. В глазах нормальное, чуть смущенное выражение в очередной раз изнасилованной женщины. И нас сразу признала.

— Вы видели, да? — спросила лукаво. — Вообще какое–то животное подослали. Наверное, медведя, да, Саша?

— Нет, — возразил я. — Обыкновенный человек. Здоровенный, правда, но ничего особенного. А вон он лежит.

— Можно посмотрю? — Катя живо свесилась с кровати.

— У-у, какой страшенный! Вы его убили?

Как бы в ответ Ванечка ворохнулся, сверкнул красными глазками и, не соображая толком, где он, попытался сесть. Путы ему мешали. Он недоуменно заворчал.

— Отвернись, Катенька, — мягко попросил Григорий Донатович. Она не поняла, чего от нее требуют, но я‑то понял: обхватил за плечи и прижал к себе. Гречанинов нагнулся и ребром ладони с ужасной силой врезал по Ванечкиному продолговатому кадыку. Привычно рыгнув, богатырь затих.

— Ну пусти, ну душно же! — Катенька несильно замолотила кулачками. — Ты какой–то совсем дурак стал, что ли, Сашка?

Валерия из своего кресла изрекла:

— И вот на эту занюханную телку ты променял свое счастье, любимый?

— Что дальше? — спросил я у наставника.

— Отведи Катю в ванную, я тут пока приберусь.

Катю я не отвел, а отнес, завернув в простыню. Налил горячей воды, добавил хвойного экстракта. Помыл с мылом, причесал. Катенька сопротивлялась, отпихивала меня, но это была игра. На самом деле ей нравилось купаться. Рассудок ее был помрачен, но не настолько, чтобы бояться воды.

Проколупались в ванной около часу, и когда вышли, в квартире уже никого не было, кроме Гречанинова и Валерии.

— А где же?..

— Ушли, — коротко бросил Григорий Донатович. Они с Валерией мирно пили чай на кухне.

— Капитан тоже ушел?

— Сержант обо всем позаботится, забудь.

Катю я уложил в постель, заставил выпить две таблетки седуксена, и вскоре она уснула. Но перед тем как уснуть, пожаловалась:

— Что–то мне кажется, скоро умру.

— Это от переутомления. Спи.

На кухне я тоже налил себе чаю. Валерия сказала:

— Ишь какой хозяйственный.

Григорий Донатович спросил:

— Уснула?

— Да, все в порядке.

Если бы я ничего не знал про этого пожилого, импозантного мужчину с отрешенным взглядом и про эту милую юную леди с озорной улыбкой на устах, то мог бы решить, что ко мне в гости пожаловали любящие друг друга дедушка с внучкой.

— Затруднение у нас, — сказал Гречанинов, подождав, пока я добавлял в чай меда. — Альтернатива такая. Либо я эту дамочку пристукну и сплавлю на прокорм рыбам, либо она даст гарантию, что отвяжется навсегда. Третьего не дано.

— В чем же проблема?

— Я склоняюсь к тому, чтобы пристукнуть.

Валерия возмущенно надула губки:

— Еще чего! Да я только жить начала. Придет же в голову такое.

— Видишь ли, Саня, умирать она не хочет. Да я и не против. Она хоть садистка, убийца, но вреда от нее особого нет. Такая чистенькая, безмозглая, алчная крыска. Надо только вырвать у нее ядовитые клыки. Рано или поздно все равно попадет в тюрьму. Короче, мараться об нее не хочется, но, с другой стороны, не дает гарантий.

— Вы, дяденька Гриша, напрасно обзываетесь. Вам просто повезло. По папенькиному недосмотру так долго бегаете по Москве… Саша, ты джентльмен или нет?

— Что тебе надо?

— Как же ты позволяешь, чтобы оскорбляли любящую тебя женщину, которую ты лишил невинности.

Чай обжигал глотку, и я подлил в него коньяку.

— Вот гарантия, — напыщенно воскликнула Валерия, ткнув в меня пальцем. — Завтра же поженимся, и вам нечего будет опасаться. Слышишь, любимый?! Телку твою, если уж так приспичило, возьму в горничные. Больше она ни на что не годится.

Умоляюще поглядел я на наставника:

— Григорий Донатович, развеется ли когда–нибудь этот идиотский кошмар?

— Терпение, мой друг! Валерия, последний раз спрашиваю: хочешь жить?

— А вы? — Она была безрассудна, но это впечатляло. Воплощение порока в чудесной упаковке. Ее чары были неодолимы. Она была права: никто никогда ее не убьет по той простой причине, что она бессмертна. Мы все трое об этом догадывались, но не таков был Гречанинов, чтобы поддаваться мистике.

— Значит, так, Саня, — подбил он бабки. — Забираю ее с собой и не выпущу из чулана, пока не сделает то, что нужно.

— А чего вы от нее хотите?

— Да ничего особенного. Собственноручно даст показания о некоторых преступлениях, в которых замешана. Ну и парочку счетов из швейцарского банка переведет на имя некоего икса. На первый раз вполне достаточно.

— Никуда не поеду без любимого! — торжественно объявила Валерия и, подняв чашку с чаем, плеснула ее в лицо Григория Донатовича. Успев отклониться, он влепил ей звонкую оплеуху.

— Вы прямо как папочка! — восхитилась Валерия. — Такой целеустремленный… Любимый, не отпускай меня с ним, а то изменю. Будешь потом локти кусать.

Гречанинов вытолкал ее из квартиры, запихнул в лифт, со мной даже толком не попрощался. Последнее, что я услышал, был Лерочкин душераздирающий смех, донесшийся точно из чрева земли.