Мишель Креспи - Охотники за головами

Если бы Шарриак пустился в свои бесконечные поучительные разглагольствования, у нас, возможно, и появился бы шанс утихомирить его. Надо было вынудить его говорить, следя в то же время за его глазами.

– А ты как думаешь? – спросил я.

Все испортила Лоранс. Усмотрев надежду на перемирие, она встала и начала что-то говорить.

Мастрони выстрелил, Шарриак тоже, а я же мгновенно нырнул под стол и с шумом опрокинул его столешницей вперед.

Прошло несколько секунд. Вопреки тому, что читаешь в книгах, вечностью они мне не показались, наоборот, секунды оказались слишком короткими. Все окуталось непроницаемой тишиной. Пахло порохом – в воздухе разлился терпкий запах серы. Очень медленно высунув голову, я отважился выглянуть.

Мастрони лежал на полу недалеко от Пинетти. Лоранс лежала рядом с ним. Шарриака не было. От него осталось только облачко, дымка, зависшая у двери.

Я встал на четвереньки, чтобы вылезти из своего укрытия. От этого движения, должно быть, сломалось треснутое ребро – боль пронзила всю грудь. С трудом передвигаясь, не выпуская из рук карабина, я на коленях подполз к лежащим.

Раненым оказался Мастрони. Увидев меня, он вяло улыбнулся.

– Крупная дробь, – пробормотал он. – Эта сволочь выстрелила дробью. В ногу попал, гад. Но ничего страшного. Займись девчонкой.

Капельки крови одна за другой выступали на его разодранной штанине между лодыжкой и коленом.

Не поднимаясь с колен, я повернулся к Лоранс. Если она получила часть заряда, то должна быть мертва. Но ее глаза открылись, когда я наклонился над ней.

– Все в порядке? – как можно мягче спросил я.

Лоранс моргнула. Крови на ее теле не было видно.

– Я испугалась... – тихо проговорила она.

Из ее глаз потекли слезы. Я похлопал Лоранс по руке.

– Попробуйте помочь Мастрони.

Тот вытянул руку в нашу сторону.

– Смешно, – недоуменно выговорил он, – но я почти ничего не чувствую. Думаю, для Олимпийских игр он не подходит. Он целился в тебя, я понял, что он вот-вот выстрелит, и опередил его. Он, верно, покачнулся и попал в меня. Вот так-то спасать тебе жизнь! А ему, кажется, тоже досталось.

Мастрони мужественно улыбался, а мною овладевала ярость. Хирш, Мастрони... Все эти сломленные жизни! И ради чего? Из-за какой-то дерьмовой работы – пятидесяти часов в неделю и двадцати тысяч франков в месяц? Я почти так же был зол на дель Рьеко, как и на Шарриака. В висках сильно стучало, видимо, давление было около ста восьмидесяти. В голове была только одна мысль: покончить с этими негодяями.

Не обращая в гневе внимания на мучительную боль в груди, я направился к двери, ведущей в кухню. На паркете около нее и на кафельных плитках кухни темнели капли крови.

Я повернулся к Мастрони, поднял большой палец:

– Браво, шеф! Ты прав: ты попал в него!

Он попытался улыбнуться, получилась вымученная гримаса тяжелобольного.

– Нормально. Я – охотник. Я не мог промазать. Он как слон в коридоре...

На последнем слове он споткнулся и закусил губу. Первый притупляющий боль шок прошел, и сейчас она начала давать о себе знать. Итог неутешительный: Хирш мертв или почти, Мастрони ранен, а со стороны противника – Пинетти. И все это абсолютно никому не принесло выгоды. Акционеры будут недовольны. Мастрони бессильно привалился к Лоранс, словно ребенок к маме. Я ободряюще помахал ему и бросился по следу Шарриака.

Не обязательно быть уроженцем племени сиу, достаточно было следовать за каплями крови. В какой-то момент он, конечно, спохватится, что оставляет следы, но я уже буду довольно близко. Я был ранен, и он тоже. Наконец-то мы стали на равных – сила против силы, хитрость против хитрости.

Я пересек сверкающую чистотой кухню, потом кладовку, забитую консервными банками. На небольшом столике возвышались два огромных круга сыра, над большим морозильником свисали с потолка три замотанных окорока. Состояние общепита могло бы меня успокоить в отношении качества пищи, которую мы вкушали, но не этим я был сейчас занят.

Слева от кухни была служебная дверь, выходившая во двор. Шарриак вошел через нее, через нее же он сбежал. Может быть, именно там он меня и подстерегал. Двустволку я оставил Мастрони, но мне хватало и карабина. Я распластался на полу и отважился выглянуть за дверь на уровне земли. Когда подстерегаешь кого-то, держишь оружие на небольшой высоте, чтобы попасть в область сердца, и неожиданностью считается появление нападающего в десяти дюймах от пола – это я усвоил из телефильмов, которым мы сейчас подражали.

Но за дверью никого не было. Занимался день, серый и тоскливый. Дождь закончился, по небу плыли желтоватые облака. Я выпрямился. Передо мной тянулось что-то вроде коридора – бетонный каньон между стеной ангара и низеньким строением, в котором, возможно, и находились залы, о которых мы слышали по прибытии, но никогда ими не пользовались. Окон там тоже не было. Я быстро прошел по переходу и, остановившись у последнего угла, повторил маневр.

Напротив был только лес. Как и в том дворе, ветви ближайшей пихты почти касались стены. Я осмотрел почву под ногами, покрытую коричневатыми иголками, но пятен крови разглядеть не смог.

Шарриак, конечно же, прошел здесь: другой дороги не было. Либо он углубился в лес, чтобы зализать раны, либо, легко раненный, обошел здание и вернулся к главному входу. Что бы я сделал на его месте? Секунду поразмыслив, я решил, что вернулся бы закончить начатое, если бы был так же озлоблен, как он.

С большими предосторожностями я последовал по предполагаемому пути. Прижимаясь к стенам, я проскользнул вдоль западного фасада, еще погруженного во тьму. Запах крови породил во мне новое ощущение – острое возбуждение, которое вызывало дрожь, но не затуманивало ум, все чувства обострились до предела. Нечто подобное я уже испытывал раньше – прилив адреналина перед смелым шагом, неожиданным наступлением, этого наркотика, производимого самим организмом, делающего жизнь интереснее. Но тогда чувство это проявлялось смягченным, не таким острым, умеренным, лишенным свирепости, которая овладела мной теперь.

Не прошел я и половины, как в доме прозвучал выстрел. Я вздрогнул. Значит, Шарриак добрался туда раньше, чем я предполагал.

Прямо у подъезда я поскользнулся на гравии и тяжело упал. Пока я поднимался, из двери выскочила страшно испуганная Лоранс. Пришлось схватить ее за руку и силой увлечь в укрытие за один из двух больших вазонов с альпийскими цветами, стоящих по бокам лестницы.

– Где он? – спросил я.

Лоранс не ответила. Ее подбородок дрожал. Она уткнулась лицом в мою рубашку, забыв о моих сломанных ребрах.

Над нашими головами от взрыва разлетелось окно, и длинный язык пламени на миг облизал небо, сверху на нас посыпались осколки стекла. Ухватив Лоранс за затылок, я отступил, толкнув ее под защиту пихты. Я не понимал, что происходит.