Айра Левин - Поцелуй перед смертью

В среду он жил по своему обычному распорядку, не пропустил ни одной лекции, но принимал в окружавшей его жизни не больше участия, чем ныряльщик в батисфере принимает участие в жизни чуждого мира, в который погрузился. Он сосредоточил все свои умственные усилия на проблеме, как выманить у Дороти что-то вроде предсмертной записки. А если это не удастся — как сделать так, чтобы ее смерть походила на самоубийство? Размышляя об этом, он незаметно для себя перестал притворяться, что не уверен, попробует ли он осуществить свой план: да, он собирается убить ее, у него есть яд, и он уже знает, как заставить Дороти его принять. Оставалась лишь одна преграда, и он был полон решимости ее преодолеть. Время от времени, когда громкий голос преподавателя или скрип мела по доске на минуту возвращал его к реальности, он удивленно смотрел на своих одноклассников. При виде того, как они морщат лбы над четверостишием Браунинга или фразой Канта, у него возникало впечатление, что он смотрит, как взрослые люди играют в «классики».

Последним уроком в тот день был испанский язык. Во второй его половине преподаватель предложил им сделать контрольный перевод. Поскольку испанский давался ему с особым трудом, он постарался сосредоточить внимание на страничке цветистого испанского романа, переводом которого они занимались в классе.

Трудно сказать, что подтолкнуло его мысль — сама работа или вызванное ею относительное расслабление после целого дня напряженных раздумий, — но в ходе перевода его вдруг осенило. У него возник законченный план, который полностью гарантировал успех и который не мог вызвать у Дороти подозрений. Он так увлекся обдумыванием этого плана, что к звонку успел закончить лишь половину перевода. То, что он получит неудовлетворительную оценку, ничуть его не беспокоило — зато завтра к десяти часам утра у него будет предсмертная записка Дороти.

Вечером того дня, воспользовавшись отсутствием квартирной хозяйки, которая ушла на собрание религиозного общества, он привел к себе Дороти и был так нежен с ней в течение тех двух часов, что они провели вместе, как она только могла мечтать. В конце концов, она ему вообще-то нравилась. И он сознавал, что это — ее последний случай оказаться в объятиях мужчины.

Дороти же приписала его необычную нежность близости их бракосочетания. Она не была особенно религиозна, но все же считала, что брак освящен благословением свыше.

Потом они пошли в небольшой ресторанчик неподалеку от университета. Это было тихое место, не пользовавшееся особой популярностью у студентов. Пожилой хозяин ресторанчика, хотя он и не поленился украсить окна сине-белой эмблемой и флажками Стоддарда, не одобрял чересчур шумливое и порой даже разрушительное поведение студентов.

Сев в одну из окрашенных в синий цвет кабинок, они заказали чизбургеры и шоколадный напиток. Дорри с энтузиазмом принялась описывать книжный шкаф, который раскрывался в обеденный стол. Он равнодушно кивал, ожидая, когда она остановится перевести дух.

— Между прочим, — сказал он, дождавшись паузы, — у тебя сохранилась та моя фотография?

— Конечно.

— Ты не можешь одолжить мне ее на пару дней? Я сделаю копию и отправлю маме. Это дешевле, чем заказывать в студии новый отпечаток с пленки.

Она вынула зеленый бумажник из кармана пальто, которое, садясь за стол, аккуратно свернула и положила на соседний стул.

— А ты сообщил матери, что женишься?

— Нет еще.

— Почему?

Он подумал минуту.

— Ну, я считал, что, раз ты не можешь сказать своим родным, я тоже не буду говорить матери. Пусть это будет наш секрет. — Он улыбнулся. — Ты ведь никому не рассказывала?

— Никому, — ответила она, перебирая пачку фотографий, которые достала из бумажника.

Он глянул через стол на верхнюю — там была Дороти и еще две девушки, видимо ее сестры. Заметив его взгляд, она протянула ему фотографию:

— В середине Эллен, а с другой стороны Марион.

Девушки стояли возле автомобиля — между прочим, «кадиллака», заметил он — спиной к солнцу, и их лица были в тени. Но все-таки он заметил, что они похожи. У всех трех были широкие глаза и высокие скулы. Волосы Эллен казались немного темнее золотистых волос Дороти, а у Марион они вообще были черные.

— Которая из вас самая хорошенькая? — спросил он. — После тебя.

— Эллен, — ответила Дороти. — Она красивее меня. А Марион тоже могла бы быть хорошенькой. Но она вот так затягивает волосы. — Дороти оттянула волосы со лба назад и нахмурилась. — Она у нас интеллектуалка. Помнишь, я тебе говорила?

— Да, почитательница Пруста.

Дороти протянула ему следующую фотографию:

— Это отец.

— Гр-р-р, — прорычал он, и оба рассмеялись.

Потом она сказала:

— А это мой жених, — и протянула ему его собственную фотографию.

Он задумчиво поглядел на нее, упиваясь симметрией черт.

— Не знаю, — проговорил он, потирая подбородок. — Что-то в нем есть беспутное.

— Зато какой красивый парень! — сказала Дороти.

Он улыбнулся и с удовлетворенным видом положил фотографию в карман.

— Только не потеряй, — предостерегла его Дороти.

— Не бойся, не потеряю.

Он оглядел зал блестящими глазами. У соседней стены стоял музыкальный автомат.

— Музыка! — объявил он, достал пятицентовик и бросил его в щель автомата. Потом стал, водя пальцем по ряду кнопок, искать подходящую песню. Палец остановился возле кнопки «Чарующий вечер». Это была одна из любимых песен Дороти. Потом ему на глаза попалась кнопка «Забравшись на высокую гору», он минуту подумал и, решив выбрать ее, нажал кнопку. Автомат загудел и засверкал огнями, окрасив лицо Дороти в нежно-розовый цвет.

Она посмотрела на часы, потом откинулась на спинку стула и блаженно закрыла глаза.

— Подумать только… — улыбаясь, проговорила она. — На следующей неделе мне уже не надо будет спешить в общежитие! — Из автомата зазвучали первые аккорды гитары. — Может быть, нам подать заявление на домик-прицеп?

— Я там был сегодня днем, — сказал он. — Сказали, что смогут предоставить нам такой домик только недели через две. А пока будем жить у меня. Я поговорю с хозяйкой. — Он взял бумажную салфетку, сложил ее несколько раз и стал вырывать кусочки по краю.

Женский голос запел:

— Да ну, — сказала Дороти, зажигая сигарету, — эти народные песни.

Пламя отразилось от спичечной коробки с медного цвета буквами «Д. К.».

— Твоя беда в том, что ты — жертва аристократического воспитания, — сказал он.