Виктор Каннинг - Проходная пешка

Рейкс распахнул дверь. Незнакомка, оказавшаяся молодой девушкой, сидела в кресле к нему лицом. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. У нее было длинное бледное лицо, привлекательное, но испорченное слишком толстым слоем косметики. Немного вьющиеся каштановые волосы были так сильно зачесаны на правую сторону, что левый висок и ухо чересчур оголились и поэтому казались какими-то беззащитными. На девушке был простой белый пуловер, зеленая короткая юбка и белые туфли на высоких каблуках: те, что, садясь за руль, она снимала. На шее у нее была нитка жемчуга. Незнакомка поднялась и сказала:

— Надеюсь, я вам не очень помешала. Миссис Гамильтон попросила подождать здесь, когда уходила. Ну и… — Она нервно рассмеялась. — Я выпила немного вашего виски. Вы — мистер Рейкс, верно? Эндрю Рейкс? — Девушка была почти одного роста с ним.

— Да, это я.

— А я — Белла Виккерс. Так, по крайней мере, меня всегда называют. Если точно — Мейбл. Ужасно, правда?

— Почему же? Совсем неплохое имя. — Он улыбнулся и почувствовал, как исчезает ее скованность. Обойдя столик, Рейкс подошел к бару, налил себе виски и, держа сифон в руке, спросил:

— Что я могу сделать для вас, мисс Виккерс? Сядьте, пожалуйста. — Он указал на кресло и плеснул содовой в стакан.

Она села и, пригубив виски, ответила:

— Ничего. Наоборот, это я должна сообщить вам кое-что.

— А точнее? — Рейкс приблизился к девушке, не сводя с нее глаз.

— Боже, какой ужас! — неожиданно воскликнула Белла. — Мне эта затея совсем не нравится. Он сказал, я должна просто передать вам несколько слов и еще вот это, чтобы убедить вас прислушаться к ним.

Она подала толстый коричневый конверт без надписи, с пятью красными сургучными печатями.

— Что в нем, я не знаю… — Она снова порылась в сумочке. — Дайте мне расписку, что печати целы. Вот.

Она протянула Рейксу листок бумаги и шариковую ручку. Он положил их на край стола и вскрыл конверт. Внутри лежал крошечный листок с двумя короткими словами «Джон Э. Фрэмптон». Рейкс одним глотком осушил свой стакан. Мисс Виккерс участливо смотрела на него.

Рейкс подошел к камину, поднес огонек зажигалки к бумаге, посмотрел, как буквы сжимаются и исчезают, потом бросил пепел на угли и перемешал кочергой. Вернувшись к столу, он подписал расписку и подал ее мисс Виккерс вместе с ручкой. Она старалась не смотреть ему в глаза. Он тепло улыбнулся и взял ее стакан.

— Думаю, еще глоток виски вам не повредит, верно?

Она кивнула и снова начала суетливо копаться в сумочке. На сей раз оттуда появились сигареты и зажигалка. Рейкс тем временем разливал виски. «Беспокойная мисс Виккерс, — подумал он. — Когда-нибудь придется ее убить». Он вернул ей стакан. С извиняющейся улыбкой она взяла его дрожащей рукой.

— Итак, что означает это письмо?

— Мне поручено отвезти вас в условленное место завтра утром. Это займет часа три.

— Ясно.

Хотя потрясение было велико, он легко овладел собой — за его самообладанием стояли годы тренировки. Рейкс надеялся, что такой день никогда не наступит; да что там, готов был держать любые пари, что не наступит, и все-таки готовился к нему. Что же случилось? Ведь и он, и Бернерс были предельно осторожны. Очевидно, произошло, что-то совершенно непредвиденное.

— Я заеду за вами около девяти, — прервала его размышления Белла.

— Где переночуете? — На мгновение Рейксом овладела отчаянная мысль: «Если кончать с этим, то сейчас же». Но он тут же отверг эту идею.

— В Эггсфорде. Отель «Лиса и Гончие». — Белла улыбнулась. Ее скованность исчезла без следа. Девушка поправила прическу. Потом, не из сочувствия к Рейксу, а притязая скорее на некое родство по несчастью, продолжила: — Мне жаль, что я принесла такую весть. Не думайте, будто я не понимаю ваших чувств. Ведь нечто подобное случилось и со мной.

— Он мужчина, конечно?

— Да. Но не расспрашивайте меня ни о чем. Я должна привезти вас, и только. Может быть, дело не так худо, как вы воображаете. То есть… ну, со мной ничего страшного не произошло. В чем-то мне стало даже лучше, чем раньше, кроме… — Она умолкла.

— Кроме чего?

— Ну, кроме того, что потом — как бы хорошо ни шли дела — я уже не принадлежала себе. Словом, я потеряла свободу. Но с вами, видимо, будет иначе. Вы мужчина, а мужчиной нелегко овладеть, правда? Не то что женщиной. Мы, видимо, почти хотим в чем-то вам подчиняться… Я не знаю, — вздохнула она. — По-моему, я болтаю вздор просто так, понимая ваше состояние, чувствуя в нем долю и своей вины.

Она пыталась успокоить его. А Рейкса не надо было успокаивать. Он был недосягаем для утешения. Белла напрасно теряла время. Он думал только о грядущем, готовился к нему, зная, что необходимо изменить его в свою пользу.

По привычке он тепло улыбнулся, понимая, что она истолкует улыбку как благодарность за утешение, нагнулся и помог ей встать.

— Не беспокойтесь за меня. И не поднимайтесь сюда завтра. Я сам спущусь к дороге.

Рейкс проводил ее до машины, открыл дверцу. Когда Белла нагнулась, садясь за руль, он увидел ее шею — тонкую ж беззащитную. Один удар ребром ладони сломал бы ее. Но удар этот не принес бы избавления. Нет, она не тот человек, кого надо убрать в первую очередь.

Белла потянулась к зажиганию, повернула голову и посмотрела на Рейкса. Ее лицо под слишком толстым слоем косметики светилось сочувствием, и она снова повторяла надоевшие фразы:

— Я в самом деле понимаю вас. Я тогда чуть с ума не сошла. Но в конце концов все стало нормально. Во всяком случае лучше, чем могло бы быть.

Рейкс посмотрел, как машина выехала на дорогу, и вернулся в дом.

Белла лежала в постели и вспоминала Рейкса, его гостиную. Сначала ей показалось, что они не найдут общий язык. Он смотрел на нее, и это читалось в его глазах. Она знала таких людей, их голоса, уверенность в себе — нечто, заложенное в них с детства, что они не теряют, даже если идут по миру или становятся за прилавок кондитерской. И все-таки она жалела этого человека. Ему, наверно, было ужасно тяжело в ту минуту. Разве она не понимала, не прошла через это сама? Любой другой на его месте испугался бы. И войди он сейчас в номер, она впустила бы его к себе в постель, отдала бы ему в утешение свое тело и тепло нескольких минут забвения. Но потом, пошевелив длинными ногами под простыней, она поняла, что лукавит. К черту жалость и забвение… Она просто хотела его как мужчину. Мужской твердости, долгих жадных спазм страсти — вот чего она хотела. Он — ее мужчина. Именно он должен был оказаться в этой переделке. Он уже не первый, кому она отвозила запечатанные сургучом конверты. Но он был первым, кто принял его, не дрогнув. Да, он не такой, как все, и Белла понимала, что многое бы с радостью ему отдала. Она думала о его твердом налитом теле, об открытом, спокойном, умном лице, о той улыбке, что смущает других, об уверенных, почти не мигающих голубых глазах.