Брэм Стокер - Дом судьи

Звук упавшей лампы отчасти привел Малкольма в чувство. К счастью, она была металлическая и потому не разбилась; тем не менее необходимость как следует осмотреть её хоть немного позволила ему отвлечься от объекта своего тревожного внимания и вернула присутствие духа. Приведя лампу в порядок, он провел ладонью по лбу и на некоторое время задумался.

Нет, так не пойдет, сказал он сам себе. Так можно и с ума сойти. Надо с этим кончать! Я обещал доктору, что больше не стану по ночам пить чай. Но как он был прав! Что-то и в самом деле не в порядке с моими нервами. Странно, а ведь раньше я ничего подобного за собой не замечал. Да и чувствую себя здесь как никогда хорошо. Ну, ладно, сейчас со мной снова всё в порядке, а на будущее надо перестать валять дурака.

Он приготовил себе коктейль из бренди и воды и с решительным видом, чтобы продолжить работу, уселся за стол.

Было уже около часа ночи, когда он оторвался от своего занятия, вновь встревоженный неожиданно наступившей тишиной.

Ветер за окном завывал с неослабевающей силой, дождь хлестал по окнам.

В комнате не раздавалось ни звука, если не считать гулкого эха, гулявшего по высокому дымоходу; временами до Малкольма доносилось шипение водяных брызг, случайным образом долетавших до очага. Огонь к тому времени почти погас, и пламени практически не было,

Малкольм внимательно вслушался, и тут же до его сознания дошел тонкий, очень слабый попискивающий звук. Он исходил из того самого угла комнаты, где с потолка свисала веревка, и молодой человек подумал, что ошибочно принял за писк поскрипывающее шуршание по полу ее тугих колец, приводимых в движение покачивающимся под крышей колоколом. Подняв взгляд, он, однако, сразу же увидел ту самую громадную крысу, которая крепко вцепилась в верёвку и сосредоточенно перегрызала её чуть ниже того места, в котором находились её отвратительные лапы. Она уже почти достигла своей цели, и Малкольму были видны более светлые пряди каната, проходившие внутри верёвки. Через несколько секунд нижняя часть веревки с глухим стуком свалилась на пол, а крыса стала похожа на огромный тугой узел, венчавший конец слабо покачивающейся веревки.

На какое-то мгновение Малкольма снова объял неведомый доселе ужас: до него, наконец, дошло, что сейчас он уже лишен возможности призвать внешний мир себе на помощь. Однако в ту же секунду его охватила внезапная ярость и, схватив лежащую на столе книгу, он с силой запустил ею в крысу. Бросок был достаточно точным, однако прежде, чем жесткий том попал в животное, крыса разжала лапы и с глухим стуком грузно шлепнулась на пол. Малкольм стремительно бросился за ней следом, однако она каким-то образом успела скользнуть в сторону и исчезнуть в темном углу.

Малкольм понял, что ни о какой работе сейчас не может быть и речи, а потому решил сменить прежнее монотонное чтение на охоту за крысой. Он снял с лампы зелёный абажур и поднял её как можно выше над головой. Едва он это сделал, как мрак в верхней части комнаты рассеялся, и в новом потоке света, показавшемся ему особенно ярким по контрасту с прежней теменью, картины на стене проступили особенно отчетливо. С того места, где он стоял, Малкольму была хорошо видна интересовавшая его картина — третья по счету, справа от камина. Через секунду он в изумлении протёр ладонью глаза, а затем, объятый диким страхом, принялся всматриваться в изображенные на ней детали.

В самом центре картины находилось большое пятно неровной формы — это был холст, ровный и коричневатый, словно только что натянутый на раму. Остальные детали картины сохранились в своём неизменном виде: то же самое кресло, угол камина, верёвка, но фигура судьи исчезла.

Объятый ужасом, Малкольм медленно повернулся, и тут же его стала бить отчаянная дрожь, как будто его внутренности сотрясал невидимый, мощный мотор. Ему показалось, что все силы покинули его, он был не в состоянии совершить хоть какое-то движение, даже самое пустяковое действие, хотя бы мыслительное. Он мог лишь видеть и слышать.

Там, в большом дубовом кресле с высокой спинкой, сидел судья, облачённый в свою пурпурную мантию с горностаями, и зловеще буравил его своим мстительным взором; торжествующая улыбка искажала его жёсткий рот, когда он поднял обеими руками свою черную шапочку. Ту самую черную шапочку, которую судьи всегда надевали перед оглашением смертного приговора! Малкольм почувствовал, как кровь отхлынула у него от сердца, как подчас бывает в минуты долгого и тревожного ожидания. В ушах его раскатисто гудели колокола. Помимо этих звуков, к нему прорывались из-за окна лишь грохот и завывание бури; а сквозь вой стихии смутно и не вполне отчетливо до него стали доноситься удары башенных часов на рыночной площади. Несколько мгновений, показавшихся ему вечностью, он стоял, как статуя, широко раскрыв глаза и почти не способный дышать. Когда часы ударили в первый раз, торжествующая улыбка на лице судьи расползлась ещё шире, а при последнем ударе, символизирующем наступление полночи, он опустил шапочку себе на голову.

Медленными, рассчитанными движениями судья поднялся из кресла и, наклонившись, взял с пола кусок веревки от набатного колокола, затем пропустил ее сквозь сжатую ладонь, явно наслаждаясь ощущением прикосновения к этому тугому жгуту. После этого он принялся манипулировать с одним из концов веревки, явно завязывая узел. Тщательно затянув его, он опустил веревку, ногой проверил узел на пучность, удовлетворенно осклабился и стал продевать в него другой конец веревки, чтобы в итоге получилась скользящая петля. После всех этих приготовлений он двинулся с веревкой в руке вдоль противоположной от Малкольма стороны стола, не сводя с молодого человека своего напряженною взгляда, пока не обошел вокруг и не остановился перед дверью.

Малкольм понял, что он оказался в ловушке и стал лихорадочно соображать, что же ему делать дальше. Взгляд судьи словно завораживал его, он неотрывно смотрел ему прямо в глаза. Он видел, как судья приближается к нему, по-прежнему находясь между ним и дверью. Теперь он: уже чуть приподнял петлю, словно желая накинуть ее на шею Малкольма.

Ценой неимоверных усилий молодой человек дёрнулся в сторону и тут же увидел, как верёвка шлепнулась об пол, ударившись совсем радом с его телом. Судья подтянул к себе верёвку, поправил петлю и вновь попытался накинуть её на молодого человека, ни на мгновение не сводя с него своего жестокого, мстительного взгляда. Но всякий раз студенту тем или иным образом удавалось уклониться от гибельной петли. Вся эта процедура продолжалась, как показалось Малкольму, бессчетное число раз: судья, определенно не терявший надежды на успех и не огорчавшийся от неудач, продолжал играть с ним, как кошка с мышью.