Патрик Грэхам - Евангелие от Сатаны

Изольда осмотрела пах и подмышки затворницы и убедилась, что никаких признаков чумы у той нет. Тогда она приказала своим монахиням отнести больную в одну из келий монастыря. Когда монахини поднимали почти невесомое тело старой затворницы, из потайных карманов ее одежды выпали и покатились в пыль маленький мешок из пропитанного воском холста и кожаный узел.

Монахини окружили эти находки, мать Изольда опустилась на колени и развязала шнур, которым был завязан узел. Внутри оказался человеческий череп, затылочная часть и височные кости которого, казалось, были пробиты ударами камня. Мать Изольда подняла его выше, чтобы на него падал свет.

Череп был очень старый: верхний слой кости начал превращаться в порошок. Изольда увидела, что на него был надет венок из колючих веток и что надбровная дуга была проколота чем-то острым. Настоятельница осторожно коснулась рукой сухих веток. Это был понцирус. В Священном Писании сказано, что из веток этого колючего кустарника римляне сплели терновый венец, который надели Христу на голову после бичевания. И что одна из колючек этого святого венца пронзила Христу надбровную дугу. Страх, словно невидимое лезвие, пронзил живот матери Изольды: на черепе, который она держала в руках, были следы всех мук, которые Христос перенес перед тем, как умер на кресте. Те же пытки, что упомянуты в Евангелиях. Только этот череп пробит во многих местах, а Писание утверждает, что ни один камень не коснулся лица Христа.

Мать Изольда приготовилась положить череп обратно, но почувствовала странное покалывание в пальцах. И словно сквозь туман увидела вдали седьмой из холмов, которые возвышаются над Иерусалимом. Тот холм, где за тринадцать столетий до этого дня был распят на кресте Христос. Тот, который в Евангелиях называется Голгофа, что значит «череп».

Ее зрение постепенно прояснялось, и вот что она увидела. Огромная толпа окружала вершину холма, на которой римские легионеры установили три креста — самый большой в центре и еще два немного в стороне. Два разбойника и Христос. Разбойники не шевелились, а третий распятый выл, как зверь. И толпа смотрела на него с ужасом.

Мать Изольда прищурила глаза, чтобы лучше рассмотреть эту сцену, и поняла, что разбойники уже давно мертвы, а Христос, который корчится на третьем кресте, так похож на евангельского, что может быть принят за него. Разница только в том, что этот Христос был полон ненависти и гнева.

Пока послушницы подбегали к матери Изольде, чтобы помочь ей встать с колен, она смотрела на красный как кровь закат над Голгофой. Это тоже не совпадало с Писанием. Там сказано, что Христос умер в пятнадцатом часу дня. Но тот, кто извивался на кресте в ее видении, был еще жив. Изольда, стоявшая в пыли на коленях, дрожала всем телом. У того, что она видела, было объяснение. Все было так очевидно, что разум настоятельницы едва не помутился. Этот распятый, который своими рывками вытягивал из дерева гвозди и ругал толпу и небо, этот полный ненависти и страдания зверь, которого римляне начали бить палками, чтобы разбить его руки и ноги, это омерзительное существо было сыном не Бога, а Сатаны.

Трясущимися руками она снова завязала череп в кожаный лоскут, потом вытерла слезы рукавом рясы и подняла маленький холщовый мешок, валявшийся в пыли.

Задыхаясь в своем сыром укрытии, Изольда вспомнила ужасное чувство — смесь вожделения и ненависти, которое испытала в тот момент, когда поднимала холщовую упаковку. Это, конечно, изжога из-за уксуса. Он входит в лекарства, которые она пьет, чтобы унять боль в костях. Потом был страх, который заставил ее сморщиться, когда она открывала холст. Дунул ледяной ветер, загоняя выбившиеся наружу пряди ее волос обратно под покрывало. Внутри холста была очень старая книга, толстая и тяжелая, как молитвенник, и запертая тяжелой застежкой. Никакой надписи ни на обрезе, ни на обложке. Никаких вытисненных знаков на коже переплета. Книга, похожая на тысячи других. Но от переплета исходило какое-то странное тепло, и от этого настоятельница сразу почувствовала, что на ее монастырь только что обрушилось большое несчастье.

Мать Изольда только что закрыла ворота за уехавшим Гаспаром, когда в северном крыле монастыря кто-то закричал от ужаса. А именно туда монахини отнесли умирающую. Изольда поспешно взобралась по ступеням большой лестницы, а потом побежала по коридорам. Дверь одной кельи была распахнута, и настоятельница помчалась туда. Чем ближе она подбегала, тем громче звучали крики. Ледяной воздух обжигал ее горло, и она остановилась в дверях, чтобы передохнуть.

Старая затворница лежала голая на своей постели, и волосы между бедер резко выделялись на бледной коже ее живота. Но не бледность больной испугала монахинь, не грязь на ее ногах и не ужасная худоба похожего на скелет тела. Другое заставило кричать монахинь и потрясло до основания душу Изольды в первую же секунду, когда та вошла в келью. На теле умирающей были следы пыток. Нельзя было сомневаться, что кто-то держал ее в плену и пытал, но ей удалось бежать от своих мучителей. Ее глаза почти вылезли из глазниц и смотрели из-под вуали на потолок, как глаза статуи смотрят в окружающую ее пустоту. Эти глаза тоже вызывали страх у монахинь и их настоятельницы.

Мать Изольда наклонилась над исхудавшим телом больной. Судя по рубцам на торсе и животе, мучители несчастной затворницы били ее до крови кожаными ремнями, смоченными в уксусе. Ее растянули, закрепили неподвижно руки и ноги, а потом нанесли по туго натянутой коже десятки ударов, из которых каждый рассекал тело до кости. После этого они сломали ей пальцы и вырвали щипцами ногти. А затем вбили гвозди в кости рук и ног. Ржавые головки этих старых гвоздей темнели в ее теле.

Изольда закрыла глаза. Это были не пытки инквизиции — во всяком случае, не те, которые инквизиция применяет, чтобы заставить ведьм признаться. Судя по тому, какие муки вынесла затворница, это был кто-то другой. С такой чрезмерной и преступной жестокостью могли действовать только какие-то озверевшие злодеи, которые хотели не только вырвать у своей жертвы ее тайну, но и убить ее.

Умирающая слабо застонала. Мать Изольда наклонилась к ее губам, чтобы расслышать последние слова. Монахиня говорила на старинном альпийском диалекте. Эту малоизвестную смесь латинских, немецких и итальянских слов Изольда слышала в детстве. Знаками препинания в этой забытой речи были щелчки языком и движения глаз — код затворниц.

Несчастная монахиня бормотала, что царство Сатаны близко и что тьма распространяется по миру. Она утверждала, что чума — дело Сатаны, который разбудил эту беду для того, чтобы приблизиться к людям незаметно. Даже если все монахи и монахини христианского мира сразу упадут лицом на землю и станут умолять Бога прийти им на помощь, ни одна молитва уже не сможет остановить рыцарей Зла, которые вырвались из Ада.