Артур Миллер - Цена

Виктор. Я ее терпеть не мог с первого дня.

Эстер. Тогда во всем виновата я! Я мало помогала тебе, потому что слишком малого требовала от тебя.

Виктор. Ну, положим, ты умела бывать и фурией!

Эстер. Нет, я просто старалась, чтобы у тебя был надежный тыл, ты хотел этого — и я старалась. А что толку? Господи, перед самым уходом я осмотрела нашу квартиру — нельзя ли забрать что-нибудь отсюда… Мы живем среди такого уродства! Все старое, бесвкусное, обшарпанное. А у меня был хороший вкус! А все потому, что мы всегда жили какой-то временной жизнью. Мы никогда не были кем-то, мы всегда только собирались кем-то стать. В конце войны, когда любой идиот мог нажить кучу денег, — вот когда надо было увольняться! И я знала это, знала!

Виктор. А я и хотел тогда уволиться. Эго ты испугалась.

Эстер. Потому что ты сказал, что после войны наступит депрессия.

Виктор. Пойди в библиотеку, полистай газеты за сорок пятый год и посмотри, что в них написано.

Эстер. Плевать мне на газеты!

Виктор. Клянусь тебе, Эстер, порой, слушая тебя, можно подумать, что мы никогда и не жили как люди.

Эстер. Боже, до чего права была моя мама! Почему я никогда не верю себе? Я же знала, что если ты не уйдешь из полиции во время войны, ты уже никогда не уйдешь. Понимала и молчала. Знаешь, в чем наше проклятье? Мы не умеем думать о деньгах! Беспокоимся о них, говорим о них, по они нам никогда по-настоящему не нужны. Мне нужны, а тебе — нет. Они в самом деле нужны мне, Вик. Я хочу, чтобы они у меня были!

Виктор. Поздравляю!

Эстер. Иди ты к черту!

Виктор. Перестань все время сравнивать себя с другими. Ты последнее время только этим и занимаешься.

Эстер. Значит, я не могу иначе!

Виктор. Лучший способ почувствовать себя неудачницей! Потому что все равно, всякий раз кто-нибудь тебя да обскачет! Послушай, ну что случилось? У меня есть свой характер. Так же как и у тебя. Я не изменился…

Эстер. Нет, ты изменился. Как только встал вопрос об отставке, ты ходишь как потерянный.

Виктор. Да, отставка — это проблема. И я пока не знаю, как мне ее решить.

Эстер (за ее нетерпением скрывается сочувствие). Что тебе мешает решиться? Разве ты с самого начала пс знал, что рано или поздно уйдешь в отставку?

Виктор. Это верно, но… Я уже несколько раз принимался заполнять разные анкеты. Но посмотришь на эти чертовы анкеты и ничего не можешь с собой поделать… Двадцать восемь лет жизни! Подводишь под ними черту и спрашиваешь себя: все? Неужели пора? И отвечаешь: да, пора. Но беда в том, что когда я думаю, как начинать жить заново, у меня маячат перед глазами две цифры: пятерка и ноль — и не хватает духу забыть о них. С этим надо что-то сделать. И я сделаю! Только не знаю что. Каждый раз начинаю думать и каждый раз боюсь. Например, когда я вошел сюда, я вдруг подумал: это же нужно было спятить с ума — стаскивать сюда все подряд, словно этому цены нет! Как это я еще не приволок сюда проводку и дверные замки! Я хочу сказать, что когда оглядываешься назад, многое из того, что казалось необыкновенно важным, выглядит нелепым. Взять хотя бы все, что я делал для отца, — сейчас мне это кажется просто невероятным.

Эстер. Но ты любил его.

Виктор. Да, конечно. Но одним этим словом всего не скажешь… Кем он был? Обанкротившимся дельцом, таким же, как тысячи других, а я вел себя так, словно гора рухнула. Иногда мне приходит в голову: может быть, я не хочу увольняться потому, что сожалею о сделанном куда больше, чем мне самому кажется, — и я просто боюсь посмотреть правде в глаза. И какая разница, чем ты занимаешься, раз все равно не занят любимым делом? Заниматься любимым делом — такая роскошь, о которой большинство и не помышляет. И быть полицейским тоже не самое последнее дело, хотя ты с этим и не согласна. Но я не раскаиваюсь. Благодаря этому мы с тобой, по крайней мере, не тонули и не пускали пузырей. Не знаю, как объяснить, иногда мне начинает казаться, что это не я, что мне кто-то рассказал всю эту историю про меня. С тобой не бывает так?

Эстер. Чуть не каждый день! Я вспоминаю, как в первый раз поднялась по этой лестнице — мне было девятнадцать. Я вспоминаю, как ты открыл коробку со своим новым полицейским мундиром. Мы шутили, что, если в доме не будет порядка, ты вызовешь полицейского.

Оба рассмеялись.

Тогда для нас все это было как маскарад. И мы были правы. Именно тогда мы и были правы!

Виктор. Знаешь, Эстер, время от времени ты делаешь попытки впасть в детство, и это…

Эстер. Да, делаю! Потому что мне надоело… Ладно, бросим это. Пойду пройдусь. Хочу выпить. (Идет за своей сумочкой.)

Виктор. Эстер, я бы не хотел заводить всю эту карусель сначала, предупреждаю тебя!

Эстер. Что я — алкоголик?!

Виктор. Вот что. Прекрати заниматься ерундой! По сравнению с огромным большинством людей ты жила прекрасно! И брось делать вид, что ты несовершеннолетняя, и подражать этим нынешним молокососам!

Эстер. Ах, вот как! Действительно, здесь, в этой комнате надо говорить серьезно. На твоем месте я бы помолчала! Вся эта мебель без толку пылилась и гнила здесь только потому, что ты, видишь ли, годами не мог заставить себя поговорить по телефону с собственным братом! Да с тобой всю жизнь будешь чувствовать себя несовершеннолетней! Именно это со мной и произошло!

Виктор (задетый). Ну что ж! Делай, как знаешь.

Эстер (не может сразу уйти). Где у тебя квитанция? Я заберу по дороге твой костюм.

Виктор (достает квитанцию, отдает ей. Холодно). Это сразу за углом па Седьмой авеню. Адрес на квитанции. (Отходит в сторону).

Эстер. Я скоро вернусь.

Виктор. Делай, как хочешь, малыш. Я не против. (Отодвигает стул, становится на колени и выволакивает из груды вещей остов огромного старого радиоприемника.)

Эстер. Что это?

Виктор. Один из первых собранных мною приемников! Mamma mia [1] Мамочка (итал.). , ты только посмотри на эти лампы!

Эстер (пробуя смягчить возникшее между ними напряжение). Это по нему ты поймал Токио?

Виктор. Ага, то самое чудище!

Эстер. Может, возьмешь его себе?

Виктор. А какой от него прок?

Эстер. По-моему, ты говорил, что у вас тут была лаборатория. Или я что-то перепутала?

Виктор. Была. Я ее ликвидировал, когда мы перебрались сюда с отцом. У Уолтера — по той стене, у меня — по этой. Мы тут такие штуки собирали! Малыш, скажу тебе как па духу: со мной происходит что-то непонятное. Я знаю все «почему» и знаю все «зачем», но это ни к чему не приводит в итоге. Странно, правда? А про то, что я когда-то делал здесь, я совсем забыл! А мы, бывало, работали здесь ночи напролет и часто под музыку. Мать часами играла внизу, в библиотеке. Как мы могли слышать эту музыку, непонятно, потому что звук у арфы тихий. Он проникал сквозь потолок, не знаю как, но проникал.