Array Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века

– Ладно, я и есть этот самый рис в поле – никакой дождь уже не спасет.

За месяц тело отца, все время лежавшего на деревянной кровати, все больше усыхало. После возвращения из больницы он больше никогда не покидал ту широкую кровать. Она осталась еще от деда, на ней отец и родился, а теперь он должен был на ней умереть, будто заканчивая забавный круг перерождений.

Утром я повел старого быка пастись на отмель Шуйчжуана, а когда в обед вернулся домой, то увидел отца, стоявшего на околице деревни, на солнце он выглядел особенно худым, отец стоял, прислонившись к земляному валу, который был покрыт густой зеленью, он походил на желтый гриб, выросший посреди травяных зарослей. При виде отца, когда прошло первое изумление, слезы потекли из глаз.

Я боялся, что он увидит мои слезы, поэтому подошел к нему только после того, как хорошенько их вытер. Он подошел ко мне, дрожа всем телом, словно малыш, который только учится ходить. Похлопав быка по холке, он сказал:

– Ладно, продавайте его!

Внезапно две слезинки скатились вниз, я понял, отец все-таки не хотел умирать, ведь ему было всего пятьдесят с небольшим, его ровесники из Шуйчжуана – все здоровые и крепкие – сновали туда-сюда по полям, еще были неиспользованные силы и далекая дорога впереди.

– Давно уже надо было продавать, чем раньше продали бы, тем раньше начали лечение, и не дошло бы до такого… – ответил я.

В день, когда мы продали быка, я купил отцу обувь с мягкой подметкой. Я подумал о том, что во время поездок в город на лечение придется много ходить, мягкая обувь не натрет ноги, тело отца – сплошные кости, поэтому все должно быть мягким.

Когда я вечером принес ему обувь, он внезапно соскочил с кровати влепил мне пощечину:

– Кто тебя просил тратить эти деньги? Вот ублюдок – ничего в руках не держится!

Пощечина была не звонкой, послышался лишь хруст кости.

Я ничего не ответил, довел отца до кровати, он громко хрипел носом и ртом. Через какое-то время отец успокоился, сначала протяжно вздохнул, с трудом перевернулся на бок и сказал мне:

– Тяньмин, я слышал, что на сона играют в Цзиньчжуане.

Я кивнул в ответ.

На самом деле, кроме Цзиньчжуана на сона играли и в других деревнях Несравненного поселка. Даже не знаю, в какой момент оркестр из города исчез из поселка, словно дымка на отмели, которая после ветра пропадает бесследно. Оркестр испарился, и зазвучали звуки сона.

– Собери обратно команду Ю. Нельзя, чтоб в Несравненном поселке не было сона!

– Есть. Кроме Шуйчжуана, есть везде.

– Мать твою! Да разве ж это сона! – Лицо отца приобрело пепельный оттенок, он снова стал задыхаться, на лбу выступила испарина.

Я в оцепенении молча сидел у его кровати. Из горла отца вырывались хрипы, словно подводная река, несущая тайны, недоступные людям. Прошло время, и я услышал плач – пронзительный, но слабый, словно остро наточенный нож, он прорезал застывшую в комнате атмосферу, а потом подобно треску рвущейся ткани стал печальным и мощным.

И только тогда я понял, что мой отец, Ю Бэньшэн из Шуйчжуана, всегда мечтал, чтобы его сын играл на сона. Его презрительные взгляды, удары, насмешки после того, как распалась команда Ю, на самом деле были проявлением крайней печали, ведь его мечты разбились, как кувшин. Я снова вспомнил тот дождливый день, когда отец впервые отвел меня к наставнику, а еще вспомнил бородово-красные следы крови на его лице после того, как он упал.

Я протянул руку и погладил отца по плечу с выступавшей ключицей, которая давила мне не только на руку, но и на сердце.

– Я попробую, – тихо произнес я, но отец, тем не менее, расслышал.

Хотя в комнате было темно, я увидел, как вспыхнули глаза отца, мои слова, как факел, резко зажгли лампу, в которой почти кончилось масло.

– Я так и знал! Ты, ублюдок, ведь скучаешь по сона! – улыбка расплылась по исхудалому, узкому лицу отца, разогнав печаль и уныние. – Знаешь, зачем я продал быка? – отец был искренним, словно ребенок. – Это все для того, чтобы купить инструменты для команды Ю! Я подумал, всякие барабаны, гонги – это все старое, надо бы поменять на новое.

Он опять закашлялся, отец был слишком взволнован, поэтому успокоился лишь через какое-то время.

– Когда я умру, сыграйте для меня вчетвером – этого будет достаточно.

– Для тебя я сыграю «Сто птиц летят к фениксу»! – ответил я.

Отец замахал на меня немощными руками, потом только сказал:

– Нельзя! Я недостоин!

Состояние отца все ухудшалось, говорил он все меньше и меньше, он перестал спать ночью, а потом заснул и однажды уже не проснулся. Мать все время сидела рядом, периодически поглядывая на него, трогала рукой нос, лоб, опасаясь, что заснув, он уже не проснется.

Днем и ночью я ходил по деревням Несравненного поселка.

Я прожил здесь столько лет, но сейчас впервые услышал за небольшой промежуток времени столько кваканья лягушек на полях, криков птиц в горных долинах. Вечером я шел один по узкой горной дороге, лишь холодная луна равнодушно освещала мой путь, земля была холодна, как рука покойника; укутавшись в одежду, я понял, что невозможно сопротивляться холоду. В памяти всплыл одинокий и потеряный взгляд отца и его лицо, увядающее с каждым днем. Я боялся, что он не дождется, пока я соберу команду Ю и так и не услышит звуков сона. Ю Бэньшэн из Шуйчжуана не мог представить похороны без сона.

Весь Несравненный поселок был исхожен мною вдоль и поперек, а я по-прежнему напоминал рыбака, который уже месяц как вышел в море, а до сих пор ничего не поймал. Мои братья по команде трудились в поте лица в процветающих и далеких городах, словно сговорившись, они одновременно покинули взрастившую их землю.

Здесь еще оставался старший брат. В город он не поехал не потому, что не хотел, а потому что у него была сломана нога из-за несчастного случая, и эта нога стала вечным препятствием, стоящим между ним и городом. Когда я дал ему сигареты, он с восторгом рассказал мне, как в прошлом году к нему приезжал Лань Юй.

– Маленький засранец, у него одна сигарета стоит больше, чем вся твоя пачка, и это еще не все: закуришь и так, мать его, хорошо идет! Судя по всему, в городе, и правда, легко, мать твою так, разбогатеть!

Узнав, зачем я пришел, старший брат в изумлении уставился на меня, а потом вымолвил:

– Ты когда-нибудь видел, чтобы два человека играли на сона? В старину даже бедняки заказывали четырех мастеров сона, ты что, хочешь играть вдвоем? Это что – похороны дохлой собаки что ли?

– Не дохлой собаки… Это похороны моего отца.

В этот момент на лице старшего брата появилось выражение сочувствия, он сделал затяжку и сказал:

– Давай сходим в Хочжуан. Там сразу несколько команд мастеров сона, говорят, на крупные события по шестнадцать человек играют на инструментах! Мать его, шестнадцать человек, они же и мертвого поднимут!