Ли Чайлд - Джек Ричер, или Я уйду завтра

Я слушал его не слишком внимательно, мысленно подсчитывая часы. С тех пор как Сьюзан Марк опоздала на встречу, прошло около сорока восьми часов. В таком случае почему еще не нашли тело Питера?

И тут появилась Тереза Ли с новостями.

Но прежде ей пришлось разобраться с ситуацией Джейкоба Марка. Она отвела нас на второй этаж в комнату для инструктажа, выслушала его и спросила:

– Вы подали официальное заявление о том, что Питер пропал?

– Я хочу сделать это сейчас, – ответил Джейк.

– Вы не можете, – сказала Ли. – По крайней мере, я у вас такое заявление принять не имею права. Ваш племянник пропал в Лос-Анджелесе.

– Но Сьюзан убили здесь.

– Она совершила самоубийство.

– В участке университета не принимают заявления о пропаже людей, а полиция Лос-Анджелеса не отнесется к нему серьезно. Они не понимают.

– Питеру двадцать два года, он уже не ребенок.

– Он пропал больше пяти дней назад.

– Срок не имеет значения. Питер не живет дома, и кто может сделать заявление, что он пропал? Кто знает точно, как он обычно себя ведет? Предположительно, он редко входит в контакт со своей семьей.

– Это совсем другое дело.

– И как вы, в Джерси, поступаете в подобных ситуациях?

Джейк промолчал.

– Он взрослый человек, к тому же независимый. Он мог, например, сесть на самолет и отправиться в отпуск. А его друзья приехали в аэропорт и помахали ему рукой. Я прекрасно понимаю, какие доводы будут приводить в полицейском участке Лос-Анджелеса.

– Но он пропустил футбольную тренировку. Такого не бывает.

– Судя по всему, это произошло.

– Сьюзан угрожали, – сказал Джейк.

– Кто?

Джейк посмотрел на меня.

– Скажи ей, Ричер.

– Это имеет какое-то отношение к ее работе. На нее давили. Иначе просто не может быть. Я думаю, логично предположить, что угрожали благополучию ее сына.

– Хорошо, – сказала Ли и принялась оглядываться по сторонам в поисках своего напарника Доэрти.

Он сидел за одним из двух составленных вместе письменных столов в дальнем конце комнаты. Ли снова посмотрела на Джейка и сказала:

– Идите вон туда и напишите подробное заявление – все, что вы знаете и что вам кажется, будто вы знаете.

Джейк с благодарностью кивнул и поспешил к Доэрти. Я дождался, когда он отошел достаточно далеко, и спросил:

– Вы снова откроете дело?

– Нет, дело закрыто, и никто не собирается его открывать. Потому что выяснилось, что причин для беспокойства нет. Но он коп, и мы должны соблюдать правила приличия. Кроме того, я хочу, чтобы он не путался у меня под ногами, хотя бы час.

– А почему нет причин для беспокойства?

И она рассказала мне свою новость.

– Мы узнали, зачем Сьюзан Марк сюда приехала.

– Каким образом?

– Нам подали заявление о пропаже человека, – ответила Тереза. – Очевидно, Сьюзан помогала кому-то собирать информацию и, когда она не объявилась, человек, с которым она должна была встретиться, забеспокоился и пришел к нам.

– Какую информацию она собирала?

– Думаю, что-то личное. Меня здесь не было. Дежурный из дневной смены сказал, что звучало все вполне невинно. Да и как может быть иначе, зачем тогда приходить в полицию?

– И почему Джейкоб Марк не должен об этом знать?

– Нам необходимо выяснить огромное количество деталей. Сделать это без него будет проще. Он ведь родственник, значит, заинтересованное лицо. Он наверняка поднимет страшный шум, я уже не раз такое видела.

– С кем Сьюзан Марк собиралась встретиться?

– Иностранный гражданин, приехавший к нам в город на короткое время с целью провести расследование, с которым помогала Сьюзан Марк.

– Подождите, – остановил ее я. – На короткое время? И живет этот человек в отеле?

– Да, – ответила Тереза Ли.

– «Четыре времени года»?

– Да, – снова подтвердила она.

– Как его зовут?

– Это она, – поправила меня Ли. – Ее зовут Лиля Хос.

Было уже довольно поздно, но Тереза Ли все равно позвонила, и Лиля Хос без колебаний согласилась с нами встретиться в «Четырех временах года». Мы отправились туда в машине без опознавательных знаков, на которой ездила Ли, и припарковались со стороны тротуара перед отелем. Холл оказался просто великолепным, сплошной светлый песчаник, медь, желтовато-коричневые тона и золотистый мрамор – нечто среднее между уютным полумраком и ярким модернизмом. Ли показала у стойки регистратора свой значок, и дежурный позвонил наверх. По тому, как он разговаривал, у меня сложилось впечатление, что номер Лили Хос не самый маленький или дешевый в отеле.

Оказалось, что это целые апартаменты с двойной дверью, как в номере Сэнсома в Северной Каролине, только без копа перед ними. Коридор был пустым, и в нем царила тишина. Тут и там перед дверями номеров стояли подносы с грязной посудой, на некоторых ручках висели таблички «не беспокоить» или заказы на завтрак. Тереза Ли остановилась, еще раз проверила номер комнаты и постучала. Целую минуту ничего не происходило, потом правая створка открылась, и мы увидели на пороге женщину, на которую сзади падал мягкий желтый свет. Ей было лет шестьдесят, возможно, больше. Невысокая, грузная, со стального цвета волосами и простой стрижкой, бледное грубое лицо, жирное, неподвижное и какое-то выцветшее, с темными глазами, тяжелыми веками и морщинами вокруг них. Она вышла к нам в уродливом коричневом халате, сшитом из толстого синтетического материала.

– Миссис Хос? – спросила Ли.

Женщина опустила голову, моргнула, подняла руки и издала универсальный извиняющийся звук, показывая, что она их не понимает.

– Она не говорит по-английски, – сказал я.

– Она говорила по-английски пятнадцать минут назад.

Свет, который освещал женщину со спины, падал от настольной лампы, стоявшей где-то в глубине номера. На мгновение он потускнел, когда мимо него прошла другая женщина и направилась в нашу сторону. Она была намного моложе, лет двадцати пяти или двадцати шести. Очень элегантная и невероятно, потрясающе красивая редкой экзотической красотой. Похожая на манекенщицу. Она немного смущенно улыбнулась и сказала:

– С вами я говорила по-английски пятнадцать минут назад. Меня зовут Лиля Хос, а это моя мать.

Она наклонилась и о чем-то быстро заговорила на иностранном языке, восточноевропейском, быстро и более или менее на ухо женщине. Она объясняла ситуацию, включая мать в общий разговор. Лицо пожилой женщины просветлело, и она улыбнулась. Мы назвали свои имена, а Лиля Хос представила мать, сказав, что ее зовут Светлана Хос. Мы пожали друг другу руки, крест-накрест, соприкоснувшись запястьями, довольно официально, два человека с нашей стороны и два – с их.

Лиля Хос производила ошеломляющее впечатление, причем ее красота поражала своей естественностью. По сравнению с ней девушка, на которую я пялился в поезде, казалась настоящей фальшивкой. Лиля Хос была высокой, но не слишком, стройной, но в меру, ее смуглая кожа цветом напоминала безупречный пляжный загар. За долю секунды я успел отметить, что у нее длинные темные волосы, ни грамма косметики и огромные, словно подсвеченные изнутри, завораживающие глаза, такого ослепительно-голубого цвета, какого я ни разу в жизни не видел. Она двигалась грациозно и без суеты. Лиля Хос казалась то юной голенастой девчонкой-сорванцом, то становилась взрослой и сдержанной. В какой-то момент возникало ощущение, что она не имеет ни малейшего понятия о своей привлекательности, но уже в следующее мгновение вела себя так, будто стеснялась ее. Маленькое черное платье, скорее всего купленное в Париже, наверняка стоило больше автомобиля. Впрочем, она не нуждалась в изысканных нарядах, потому что могла бы надеть балахон, сшитый из старых мешков из-под картофеля, без всякого урона для собственной внешности.