Мэтт де ла Пенья - 12 историй о настоящей любви (сборник)

– Твоя правда, – преодолев слабость, я оторвал себя от дивана.

– Когда соберешься в ванную, может, сделаешь уже что-нибудь с этими вихрами?

Я стянул шапку.

– С этими-то?

Она подошла и слегка взъерошила мои волосы, застав меня тем самым врасплох.

– Ну, лысина тебе точно не грозит.

Я натянул шапку обратно.

– В общем, если передумаешь насчет ужина – приходи. Можно даже поздно.

– Ладно.

Когда я открыл ей дверь, Хейли снова посмотрела мне прямо в глаза, и у меня опять возникло то самое «непонятное чувство».

– Не понимаю, как звонок домой может растянуться на целый вечер. Но как знаешь, конечно.

Слегка помахав рукой на прощание, ушла.

И только спустя несколько часов я обнаружил, что она оставила в хозяйской ванной полотенце и сумочку с туалетными принадлежностями.

В тот вечер я так и не пошел ужинать к Хейли.

Но и домой не стал звонить.

Я доел шоколадку Майка, осушил целый пластиковый стаканчик водки, поиграл на гитаре в ванной, а потом сделал что-то и вовсе странное: забрался в ванну и уснул. Понятия не имею, почему. Не то чтобы меня срубило на месте. Просто не хотелось идти ни в гостиную, ни в спальню. Я положил гитару Майка на пол, залез в ванну, съехал немного вниз, чтобы опереться головой о край, закрыл глаза и стал размышлять о жизни.

Дома у меня было четкое представление о себе, но здесь, в Нью-Йорке, от него не осталось и следа. Тут все как-то завертелось, вышло из-под контроля. А теперь я вдобавок был чертовски голоден. Кто-то словно выкручивал мои внутренности, как половую тряпку.

Мне хотелось одного: поговорить по душам с мамой, как в старые добрые времена.

Но это было невозможно.

Проснулся я с легким похмельем. Оливка сидела на крышке унитаза и внимательно смотрела на меня. Мне вдруг стало чертовски стыдно. Да, перед кошкой. Серьезно. Я не хотел, чтобы она застала меня в таком виде. Спящим в ванне. Говорят, животные гораздо лучше считывают эмоции, чем люди. Так вот, интересно, что Оливка тогда поняла обо мне?

Хотя нет, лучше мне этого не знать.

Вылезая из ванны, я услышал, как Хейли постучала в дверь. Натянув шапку, я бросился в прихожую и уже хотел было открыть, но тут меня вдруг охватила паника. Одежда! На мне были те же джинсы и рубашка, что и накануне. И ведь не сделаешь вид, что ночевал где-то еще.

Распахнув дверь, я выпалил:

– Ну вот, сегодня я весь вымазался в кетчупе. Пришлось переодеться во вчерашнее.

В руках у Хейли, стоявшей на пороге, на этот раз была не только сменная одежда, но и тарелка с маффинами.

– Я испекла их утром, – произнесла она, не обращая внимания на мою ложь про кетчуп, – и решила, что надо куда-нибудь их срочно отнести, а то сама все слопаю за четверть часа.

– Спасибо, – ответил я, снова испытывая прилив каких-то странных чувств.

Хейли не отдала мне тарелку; вместо этого она отодвинула меня и прошла на кухню.

– Кстати, они с бананово-ореховой начинкой. Спрячу их в холодильник от Оливки…

– Нет, стой! – крикнул я.

Поздно.

Хейли застыла перед пустым холодильником Майка. Посмотрев в него еще немного, она повернулась ко мне с озадаченным выражением на лице.

– Но здесь же ничего нет.

Сердце ухнуло в пятки.

Хейли поставила тарелку с маффинами на полку, закрыла холодильник и стала исследовать шкафчики. Я уже не пытался ей помешать, а просто смотрел, как она открывает и закрывает дверцы, одну за другой.

– Зачем ты мне соврал? – спросила наконец Хейли с болью в голосе.

Я рассмеялся, пытаясь сгладить неловкость.

– Да ладно, с чего бы мне врать тебе?

– Ты же сказал, что Майк и Дженис оставили припасы.

– Так и было, – подтвердил я, старательно продолжая улыбаться. – Просто… я все уже смел. Глупо вышло, правда? Рождество ведь еще только завтра. Наверно, придется все-таки выбраться в соседний магазин.

Хейли подошла к мусорному ведру, стоявшему под раковиной, и подняла крышку.

– Тут тоже пусто, Шай.

Я молча прислонился к стене.

– Ладно, пойду в душ. А потом мы вот это обсудим, – она указала на холодильник.

– Что обсудим?

– Все, – ответила Хейли. – Ешь пока маффины.

Затем она отвернулась и направилась в хозяйскую ванную.

Едва дверь захлопнулась, я подошел к холодильнику и уставился на тарелку с маффинами. Поднял пленку, которой они были накрыты, и понюхал: еще теплые. Слюна заполнила рот. Мозг словно распух от голода и соображал очень медленно.

Надо поесть.

Срочно.

Но нельзя.

Только не сейчас, пока Хейли еще здесь. Она не должна узнать, насколько я голоден. Иначе она поймет, что у нас совершенно разный уровень жизни. И, скорее всего, перестанет приходить сюда, чтобы воспользоваться душем.

Я вернул пленку на место, закрыл холодильник, сел на диван и притворился, что читаю.

Выйдя из ванной, Хейли первым делом отправилась на кухню и открыла холодильник.

– Да что с тобой такое? – спросила она, возвращаясь в гостиную. – Серьезно, Шай.

– Ничего такого, – ровным голосом отозвался я.

Несколько секунд она смотрела на меня, покачивая головой, а затем махнула рукой и вышла из квартиры.

Убедившись, что она не собирается внезапно вернуться, я рванул на себя дверцу холодильника и вытащил тарелку с маффинами. Потом уселся на пол, схватил кекс, засунул его в рот целиком и принялся жевать. Жевал его и жевал – а второй держал уже в руке, готовясь тут же отправить вслед за первым.

И вдруг заплакал.

Сам не знаю, почему.

Первый раз со дня маминых похорон я почувствовал, что щеки стали мокрыми от слез. И, как ни странно, это было так приятно. Я ощутил себя живым. Наверное, потому что вспомнил о маме. Да и снова наполнить желудок – просто здорово.

Я сидел на полу очень-очень долго.

Ел и плакал.

Плакал и ел.

Стараясь не думать ни о чем, кроме маффинов Хейли.

Возможно, у нас со стариком больше общего, чем мне казалось.

Помните, я рассказывал о том, как моей сестренке иногда приходится силком тащить его за стол? Вот что-то в этом роде Хейли пришлось провернуть со мной сегодня.

Она вернулась часов в семь, но на этот раз не для того, чтобы воспользоваться душем. Молча схватив за руку, она потянула меня на лестницу, в лифт, и дальше – в свою наполненную ароматами квартиру, и усадила за обеденный стол.

– Ни с места, – скомандовала она мне, будто немецкой овчарке, а затем пошла на кухню и открыла дверцу духовки.

Я сидел, разглядывал свои руки и вспоминал о доме.

У нас, в семье Эспиноза, канун Рождества всегда был лучше самого Рождества. Все кузены и кузины, дяди и тети приходили в гости к бабушке, дом наполнялся запахом тортилий [8] Тортилья – тонкая лепешка из кукурузной или пшеничной муки. и соуса чили. Тетушка Сесилия приносила тарелки с горками сладких тамале [9] Тамале – лепешка из кукурузной муки, обернутая кукурузными листьями, приготовленная на пару, с начинкой из мясного фарша, сыров, фруктов или овощей. . А дядюшка Гильермо тайком угощал нас текилой «Patrón» из бутылки, которую всегда заворачивал в подарочную бумагу («Рождественский подарочек для меня любимого!») В гостиной мужчины обсуждали работу, на кухне женщины обсуждали мужчин. В доме звучал смех. Даже если кто-то ронял стеклянную рамку для фотографий или хрустальную фигурку, мы просто хохотали над этим – все, даже бабушка, сметавшая осколки в старинный железный совок.