Вадим Воля - ПРО_ЗРЕНИЕ. Или как я избавился от очков за 7 дней

В самом раннем детстве я видел хорошо. По крайней мере, я не помню каких-либо проблем, связанных с плохим зрением. Нет, их не было. Определенно, я видел хорошо. Плохой аппетит, плохая погода, плохие мальчишки — это в моем детстве случалось, а плохое зрение — нет. Зрение мое было хорошим до самой, кажется, школы, и я беззаботно радовался жизни, смакуя каждую ее малую подробность. До каких-то пор было здорово. К тому же я подхватил где-то желтуху и меня насовсем забрали из детского сада. Трудно было в те годы ждать от судьбы большего подарка: я целыми днями торчал дома, наслаждаясь кулинарными изысками моей бабушки. Ее диетические котлетки на пару были великолепны, а специально для меня приготовленный омлет из одних белков до сих пор еще снится мне по ночам. Однако же когда-нибудь мне должно было исполниться семь лет. Так и случилось. Я пошел в школу, и моя безмятежная жизнь закончилась. Школу я любил не очень, хотя и учился на "отлично". Возможно, и то и другое повлияло на мои глаза не самым лучшим образом. Возможно. Не могу сказать с полной уверенностью, но зрение мое стало падать. Первыми этот факт заметили врачи. На одной из диспансеризаций (так назывались ежегодные проверки здоровья в поликлинике при маминой работе) я не смог прочитать пару-тройку строчек в таблице. Кажется, именно с этой минуты начались мои проблемы.

Не могу сказать, что я сильно страдал оттого, что мир начал скрывать от меня некоторые свои подробности. Зрение ухудшалось постепенно, и я успевал свыкаться со все более и более мутневшим его образом. Довольно скоро я привык видеть плохо и не делал из этого какой-то особенной трагедии. Проблемы были в другом. Меня лечили. Или, по крайней мере, думали, что лечили. А это было посерьезней. Прежде всего меня попытались усадить за первую парту. Интересный метод лечения: "Так видишь?" — "Нет". — "А так?" — "Так вижу". — "Вот так и сиди!" Хорошо еще, что мне не предложили зажмурить глаза в качестве избавления от плохого зрения или, к примеру, заклеить их скотчем. Впрочем, со скотчем в те годы были большие трудности. Конечно, сидение перед самой доской не дало никаких результатов, кроме обострения отвращения к учебе. Зрение продолжало падать, и я пересел с позорной первой парты куда-то на галерку. Зрение от этого не улуч шилось, зато отвращение к учебе заметно ослабло, что позволило мне овладеть грамотой и однажды заняться писательством. Однако ж воинство в белых халатах не сдавалось, оно решило взять меня изнутри. Помню, что мне давали пить какие-то таблетки. Какие — не помню. Я послушно пил, но эффект от них был еще меньший, чем от сидения за первой партой. Когда бессмысленность поглощения мною таблеток стала настолько очевидна, что ее заметили даже врачи, таблетки были заменены витаминным питанием. Сейчас я уже не могу с уверенностью сказать, было ли произнесено слово "укроп" врачами, или же моя бабушка додумала его самостоятельно. В любом случае слово прозвучало как приговор. Избавив меня от последствий желтухи, моя бабушка принялась избавлять меня от близорукости теми же диетическими методами и с тем же вдохновенным усердием. Эффект превзошел ожидания. Мое отвращение к укропу теперь столь велико, что одно лишь упоминание о нем вызывает на лице зеленоватый оттенок. Кстати, зрение при этом продолжало падать. Достаточно медленно, но и достаточно верно. Впрочем, врачи не сдавались и теперь. Кажется, они решили извести болезнь вместе с ее носителем. Упражнения — вот что придумали они на этот раз! И это было действительно сильно.

К упражнениям следовало специальным образом подготовиться. Это были такие упражнения, к которым нельзя было приступить с пустыми руками и с невооруженным глазом. Руки следовало загрузить метровой линейкой, а глаз вооружить специально приобретенными для этой цели плюсовыми очками. Вдобавок необходимо было изготовить из картонки табличку с щелкой под стать линейке и наклеенной поверх картона газетной буковкой. Объединив все это вместе с каким-либо нетвердо видевшим ребенком (в данном случае со мной), можно было получить занятное приспособление, напоминавшее отчасти самодвижущуюся чертежную рейсшину, а отчасти электрофорную машину для демонстрации электрических опытов. В любом случае, что бы оно ни напоминало, проку приносило не больше, чем укроп, таблетки или сидение за первой партой. Хоть бы и все вместе, а хоть бы и взятые по отдельности. Изо дня в день я двигал табличку от себя и к себе, фокусировал через плюсовые очки свой взгляд на газетной букве и записывал снятые при помощи линейки замеры в специальную тетрадочку. Клянусь, это не я придумал, всему этому меня, тогда совсем еще ребенка, научили в поликлинике. Не знаю, возможно, они долго хохотали после того, как я вышел из кабинета. Врать не буду — не слышал. Если же это не было розыгрышем, то я не в силах найти тому какое-либо объяснение. Зачем все это? Неужели так трудно было сказать: "Мальчик, оставь нас в покое. Мы не знаем, как лечатся глаза". И все. Я же тогда тоже не знал, я бы их понял и оставил в покое. В конце концов, человеческий организм — такая сложная штука. Поди разберись в нем.

Если бы мне тогда так сказали, то я бы не обиделся. Но мне так не сказали. Впрочем, скоро мои отношения с детской поликлиникой закончились, а вместе с ними закончились и упражнения. Я вырос, и пришла пора поступать в институт. Учился я хорошо, и проблем с поступлением у меня не было, за исключением разве одной. Профессия, которая казалась мне на тот момент наиболее привлекательной, а именно океанология, требовала стопроцентного зрения. Точнее говоря, этого требовала не профессия, а приемная комиссия, и если говорить еще точнее, то она требовала не самого зрения, а подтверждающей его справки. Зрения у меня не было, а справка была. Этого оказалось достаточно, и я сделался океанологом. Собственно, кто и зачем выдумал этот запрет на близоруких океанологов, я так и не понял, но на всякий случай до третьего курса очков не носил. Мало ли чего. К третьему курсу мне выписали очки для постоянного ношения, и моя жизнь обогатилась новыми деталями. Это не были детали вновь обретенного мира, увиденного мною после стольких лет разлуки. Нет. Это были детали совсем иного свойства. Большей частью это были детали очков. Я узнал теперь, что такое короткие, никак не достающие до ушей заушники, вечно отвинчивающиеся и безвозвратно теряющиеся на полу винтики, сдавливающие переносицу и оставляющие на ней зеленые купоросные пятна носовые упоры и отсутствующие в продаже линзы с малопопулярными диоптриями. В самом деле, первые очки, которые мне выписали, должны были иметь силу –1,75 диоптрий, в то время как в продаже были стекла только –1; –1,5; –2; –2,5 и т. д. Бедные мои родители до колен стоптали собственные ноги, бегая по всевозможным оптикам, салонам и мастерским и лелея в душе надежду заказать для своего сына нужные очки. Заказали.