Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – больших и малых

— Хенсфилд? — повторил Зигфрид, и мне представился угрюмый город, типичный для Уэст-Райдинга, — облезлые кирпичные джунгли, щетинящиеся фабричными трубами. Совсем другой Йоркшир.

— Полагаю, работаешь ты с мелкими животными, — добавил Зигфрид.

— Угу. Снискиваю свой хлеб насущный почти исключительно тем, что отделяю местных котов от их причиндалов. Благодаря мне хенсфилдские кошечки могут гулять по улицам, не опасаясь покушений на их добродетель.

Зигфрид засмеялся и поймал за локоть единственную официантку этого заведения, пробегавшую мимо. Она обернулась, сердито хмурясь, готовая поставить нахала на место, но, едва взглянув на него, улыбнулась.

— Что угодно, сэр?

Зигфрид, не выпуская ее локтя, несколько секунд вглядывался в ее лицо, а потом сказал невозмутимо:

— Вы не будете столь любезны принести нам три большие стопки виски, а потом повторить заказ, едва заметите, что мы его допили. Можно вас об этом попросить?

— Ну, конечно, сэр, конечно! — Официантке было за сорок, но покраснела она, как юная девушка.

Подбородки Стьюи задрожали от беззвучного смеха.

— Старый ты прохиндей, Фарнон! До чего приятно видеть, что ты совсем не изменился.

— Правда? Так это же хорошо, а?

— И самое странное, что ты, по-моему, и не стараешься вовсе.

— Не стараюсь? В каком смысле не стараюсь?

— А, ладно! Забудем. Вот и виски.

Стопки наполнялись снова и снова, а они говорили, говорили, говорили. Я помалкивал и только слушал, по-груженный в сладкую эйфорию, и каждую вторую свою стопку незаметно придвигал к Стьюи, а он мгновенно небрежным поворотом кисти осушал ее.

Зигфрид повествовал о собственных успехах, и меня поразило, насколько Стьюи была чужда зависть. Толстяк с искренней радостью слушал про быстро растущую практику, про красивый старинный дом, про необходимость обзавестись помощником. Зигфрид, когда рассказывал мне о своих студенческих днях, описывал Стьюи как «полноватого», но теперь он был просто жирен, несмотря на нелегкую жизнь. И я слышал от Зигфрида про это пальто «с военно-морским» ворсом, которое в колледже служило ему единственной защитой от капризов погоды. Вряд ли оно и тогда выглядело особенно элегантным, но теперь, безусловно, являло собой жалкое зрелище, почти лопаясь по швам под давлением тела, раздавшегося в ширину.

— Послушай, Стьюи... — Зигфрид неловко повертел стопку в пальцах. — Я уверен, что в Хенсфилде у тебя все будет в порядке. Но если что-то все-таки не задастся, надеюсь, ты не постесняешься обратиться ко мне. До Дарроуби ведь не так уж далеко, сам знаешь. Собственно говоря... — Он умолк и сглотнул. — У тебя сейчас все в порядке? Если несколько фунтов могли бы помочь, так они у меня найдутся.

Стьюи опустошил минимум десятую стопку и посмотрел на старого друга с мягкой благожелательностью.

— Доброе у тебя сердце, Зигфрид, старина, но, спасибо, нет. Я же сказал, на жизнь нам хватает, и все будет хорошо. Но я благодарен тебе. Ну, да ты всегда был добрым. Странноватым, но добрым.

— Странноватым? — с интересом повторил Зигфрид.

— Да нет, не то слово. Не странноватым, а непохожим. Вот именно: чертовски ни на кого не похожим.

— Непохожим? — осведомился Зигфрид, проглатывая виски так, словно оно давно утратило всякий вкус. — Тут ты ошибаешься, Стьюи. Ошибаешься!

— Выбрось из головы! — сказал Стьюи и потянулся через столик, чтобы похлопать старого друга по плечу, но промахнулся и сбил котелок у Зигфрида с головы. Он покатился под ноги субъекта за соседним столиком.

Пока длилась беседа за нашим столиком, я замечал, как этот джентльмен вдруг стремительно выбегал вон, а затем медленно возвращался, вновь утыкался в свою газету и возобновлял атаку на пирожки и пиво. Теперь он поглядел вниз, на котелок. Его лицо выражало глубокую горесть и разочарование, рожденные избытком пива и полупрожеванной свинины, а также неудачными ставками. Он судорожно пнул котелок, и лицо у него сразу посветлело.

Котелок с глубокой вмятиной взмыл в воздух прямо к Зигфриду, который поймал его и водворил на голову с невозмутимым апломбом. Казалось, это происшествие его ничуть не рассердило: видимо, поступок нашего соседа показался ему вполне естественным.

Мы встали, и я слегка удивился тому, что все вокруг слегка закачалось и затуманилось. А когда все пришло в норму, меня ждала еще одна неожиданность: большой бар был почти пуст. Пиворазливочные аппараты бармен укрыл белыми тряпками. Официантки собирали со столиков пустые кружки и стопки.

— Стьюи, — сказал Зигфрид, — скачки кончились. Ты понимаешь, что мы проболтали тут больше двух часов?

— И хорошо отвели душу. Куда лучше, чем отдавать заработанные тяжким трудом медяки всяким акулам букмекерам. — Стьюи ухватился за край столика и несколько секунд отчаянно моргал.

— Вот только одно, — сказал Зигфрид. — Мои друзья. Я привез их сюда, и они, наверное, удивляются, куда я пропал. Знаешь что? Пойдем, я тебя с ними познакомлю. Они поймут, когда узнают, сколько лет мы не виделись.

Мы кое-как добрались до лож. Никаких следов генерала и прочих. В конце концов мы отыскали их на автостоянке возле «ровера» и были встречены без единой улыбки. Почти все машины уже разъехались. Зигфрид направился к ним уверенной походкой, помятый котелок был лихо сдвинут набок.

— Простите, что оставил вас так надолго, но произошло настоящее чудо. Позвольте представить вам мистера Стьюарта Брэннана, коллегу и моего дорогого друга.

Четыре холодных взгляда обратились на Стьюи. Его широкое мясистое лицо было даже краснее обычного, и он ласково улыбнулся росистыми от пота губами. Я заметил, что пальто с военно-морским ворсом он застегнул не на те пуговицы, — вверху виднелась пустая петля, а одна пола была заметно выше другой. В результате это тесное, натянутое до предела одеяние выглядело еще нелепее.

Генерал сухо кивнул, полковник, казалось, скрипнул зубами, дамы совсем оледенели и отвели глаза.

— Да, да, конечно, — буркнул генерал. — Но мы ждем тут уже довольно давно и хотели бы отправиться домой. — Он выставил подбородок, и его усы ощетинились.

Зигфрид небрежно взмахнул рукой.

— Разумеется, разумеется, непременно. Сейчас же и поедем. — Он обернулся к Стьюи. — Ну, до скорого, мой мальчик. Надо повидаться не откладывая. Я тебе позвоню.

Он начал рыться в карманах, ища ключ зажигания. Начал поиски неторопливо, но затем все убыстрял и убыстрял их. Обследовав свои карманы раз пять, он замер, закрыл глаза и словно бы предался глубоким размышлениям. Затем, очевидно решив вести поиски систематически, он начал выкладывать содержимое своих карманов строго по одному на капот машины, и по мере того как их куча росла, росло и мое предчувствие, что вот-вот разразится буря.