Симон Кармиггелт - Несколько бесполезных соображений

— От самого Синтерклааса, — повторяет мой сынишка.

Мальчик, что побольше, возвращает ему письмо.

— Синтерклааса вообще не существует, — хладнокровно говорит он.

Мой сынишка озадаченно смотрит на меня, но я подбадриваю его кивком: пусть, мол, кощунство шалопаев его не тревожит. Потом мы поворачиваемся спиной к этим олухам и медленно направляемся в школу.

Швейцар, открывающий нам дверь, конечно, должен немедля прочитать письмо, а потом вокруг моего сына собираются ребятишки, игравшие возле школы, и передают письмо из рук в руки. Со счастливой улыбкой стоит он в Центре кружка — маленький герой.

На площади Дам меня остановил старый, неряшливо одетый человек с коротко подстриженной седой бородкой и сказал:

— Менеер, не дадите ли вы мне десять центов на триумфальную арку?

Я машинально полез в карман, но, еще не успев вынуть деньги, спросил:

— А где ее сейчас устраивают?

— Ах, менеер, — философски махнул рукой старик, — честно говоря, нигде.

— В таком случае обойдетесь без денег, — запальчиво сказал я. Не люблю, когда меня водят за нос.

— Да будьте же благоразумны, менеер! — воскликнул старик. — Ну что в этой арке хорошего? Несколько жалких гирлянд да пара веток. Мы же взрослые люди. Скажите спасибо, что ее нету.

Он говорил так громко и с таким подчеркнутым, ничем не обоснованным возмущением, что возле нас стали собираться прохожие.

— О чем спор? — спросил круглый, как шарик, почтальон.

— Ах, — сказала какая-то старая дева, — этот верзила влепил старому человеку пощечину.

— Вранье! — негодующе воскликнул я. — Этот тип сказал мне…

— Люди, сами посудите, — перебил старик. — Менеер задолжал мне, а деньги отдавать не желает, и знаете почему? — Сделав дипломатическую паузу, он продолжал: — Потому, видите ли, что я не сказал ему, где сейчас в Амстердаме сооружают триумфальную арку.

Толпа громко расхохоталась, кто-то украдкой дал мне тычка, а почтальон крикнул:

— Вы только поглядите на этого великовозрастного младенца! Триумфальная арка ему понадобилась. Сегодня ведь не праздник!

Яростно отбиваясь и давая сдачи, я вопил:

— Наглая ложь! Он первый начал! Сказал, что построил арку…

— Люди, мне больше нечего вам сказать, — спокойно заявил старик и снял шапку, чтобы все увидели его почтенные седины. — Разве я похож на человека, который в будний день станет украшать Дам?

Конечно, не похож. Тут началась потасовка, и четверть часа спустя мы всей компанией очутились в полицейском участке.

— Студент, конечно? — сочувственно обратился ко мне усатый капрал.

— Отнюдь нет, — заносчиво возразил я и предъявил документ. Он небрежно взглянул, сел на краешек стола и осторожно начал, как человек, который вопреки своей натуре стремится подойти к делу вполне разумно:

— Послушайте, менеер, каждый из нас был молод, и шутка есть шутка, но всему есть предел, верно?

Я было попытался возразить, но он не дал мне раскрыть рта.

— Этот человек мне обо всем рассказал, — продол жал он. — Вообще-то я все прекрасно понимаю, нам тут студенты частенько дают жизни, но извините, менеер, глумиться над стариком — это уж самое последнее дело.

— Да выслушайте меня наконец! — закричал я, чуть не плача. — Этот тип подходит ко мне на Дам и просит десять центов якобы для украшения триумфальной арки, а на самом деле никакой арки нет.

Капрал ободряюще кивнул головой.

— Да полно, — произнес он. — Вы ведь образованный человек, сами должны понимать, что ваша история чрезвычайно неправдоподобна. Ну кому такое придет в голову? Нет, вы обязаны отвечать за свои поступки. Бить старого человека — это же ни на что не похоже.

— Бить?! — заорал я. — Да я никого не бил!

— У меня тут четыре свидетеля, — сурово произнес полицейский, указывая на трех кляузников и на лживую особу, которая с самого начала оклеветала меня. Они сидели на скамейке и бросали на меня убийственные взгляды.

— У нынешней молодежи нет почтения к сединам! — взвизгнула старая дева. Мужчины уныло закивали, по всему было видно, что руки у них так и чешутся меня отдубасить. Я почувствовал смертельную усталость.

— Ну да ладно, — сказал капрал, не сводя глаз с моего лица, — мы ведь здесь не палачи, менеер. На свете и без того хватает судебных процессов, так что, если есть возможность, мы исков не возбуждаем.

— Как же мне поступить? — спросил я, окончательно упав духом.

— Очень просто, — сказал капрал. — Уплатите старому человеку рейксдалдер, [13] Монета достоинством в 2,5 гульдена и будем считать дело закрытым.

Силы мои были на исходе. Я попросил позвать старика и дал ему деньги.

— Премного благодарствую, Андрис, — сказал он, пожимая мне руку, — и давай забудем об этой истории. Мы с тобой как-никак родня, и мне не впервой получать от тебя щелчки, правда? А что касается сотни гульденов…

Я с криком выбежал из участка и прыгнул в канал. Только на дне я обрел спокойствие и справедливость.

В центре города ко мне подбежал серый шпиц с грязным хвостом и, затрусив рядом со мной, спросил:

— Вы Клагеса [14] Клагес, Людвиг (1870–1956) — немецкий психолог и философ-иррационалист не читали?

— Нет, — ответил я.

— Очень интересно, — сказал шпиц. — Только немного заумно и к тому же по-немецки. Вам непременно понравится.

Некоторое время мы молча шагали рядом. Внезапно меня осенило, что говорящие собаки попадаются нечасто. — Ты умеешь разговаривать? — спросил я.

— Да, — кивнул он. — Я граф Лестер — перевоплощенный, конечно. Жил с тысяча пятьсот тридцать восьмого по тысяча пятьсот восемьдесят восьмой год. Замок имел, в Дирене. Тоже ужасное было время.

— Тоже? — спросил я.

— Да, как и теперь. Вот ведь гнусность — заставить человека перевоплотиться в собаку. Сплошные интриги и произвол. Мой последний повар стал кассовым аппаратом в одном лондонском кафе и втихомолку прикарманивает — достаточно, чтобы каждый вечер ходить куда-нибудь развлекаться. А мне только и остается углы обнюхивать.

— Все в руце божией, — заметил я афористически. — А что, кассовые аппараты действительно развлекаются?

— О, Лондон велик! — беспечно сказал он.

Мы все брели, брели. Стал накрапывать дождь.

— А с какой стати ты, собственно, вспомнил Клагеса? — спросил я.

Он залаял, обнажив зубы.

— Пардон, — сказал я, — но ведь ты только что разговаривал.

— Спятил ты, что ли! — возразил он. — Собаки не умеют говорить.

— Не обижайся, — сказал я. — Похоже, тут какое-то недоразумение.

Я приподнял шляпу, свернул в переулок и по рассеянности налетел на полицейского. Извинившись, я пошел дальше, но он разочарованно воскликнул: