Алекс Сидоров - Люфтваффельники

А вот тут уже складывается свого рода скрытая иерархия среди стукачков разного уровня, работоспособности и возможной перспективности. И таких «добровольных» помощников и осведомителей командования и компетентных органов в периметре любого военного училища великое множество и огромное количество всевозможных разновидностей.

В основном эта «уважаемая публика» делится на две категории: «дятлы» и «радисты».

«Дятлы» стучат командирам взводов, командиру роты, комбату. Реже, преподавателям. Иногда, работникам партполитактива батальона или училища. Редко, но бывает. По выпуску из училища, «дятлы» добившись своей цели, благополучно соскакивают с крючка и становятся обычными офицерами, старательно вытравливая из своей памяти данные нелицеприятные факты личной биографии.

«Радисты» стучат в особый отдел — высший пилотаж и наиболее головокружительные перспективы. Такие «работящие» парнишки после выпуска из училища как правило получают спец. отметку в личном деле и передаются по эстафете «из рук в руки» в особые отделы по новым местам службы. И шансов соскочить из презренных сексотов практически не имеют.

Некоторых — особо-перспективных и мегасуперподающих надежды «радистов» направляют в спец. школы, после окончания которых данные ударники «передачи информации в компетентные уши» становятся полноправными и дипломированными особистами. И уже сами выискивают очередное поколение желающих поучаствовать, чтобы тайное стало явным. «Подающих надежду» лелеют и холят, оберегая себе подобных, всячески продвигая их по карьерной лестнице и подстраховывая на экзаменах в академию и т. д. и т. п. Но для такого фавора надо стучать …и стучать очень долго …и продуктивно.

Противно, конечно, но цель оправдывает средства. Не даром говорят: «Не болит голова у дятла!» У него, как правило, болит морда лица …и очень сильно!…если проколется, естественно…

Если в коллективе пошла утечка информации, это сразу чувствуется. Подозревать можно кого угодно, но лучше об этом помалкивать, ибо обидеть человека необоснованным подозрением — гораздо хуже, чем пропустить реального стукачка…

В 45-м отделении неожиданно проскакивает искра недоверия и нарастает нервозная напряженность — командование 4-й роты в курсе всех наших «мелких пакостей». Завелся стукачок, без вариантов. Мелочь конечно, но все равно неприятно.

Подозревали всех и каждого, парни постепенно перестали общаться друг с другом. Некогда дружный и монолитный коллектив методично разваливался на мелкие кучки и одиночек-отшельников. Нервозность нарастала, в воздухе повисло электричество, готовое перерасти в громовые разряды, жестокую разборку и массовую драку… Так дальше жить было нельзя. Но и начинать неприятный разговор тоже как-то никому не хотелось.

На самоподготовке неожиданно встает Леха Крошкин из Ярославля и шокирует всех неожиданно-откровенной репликой.

— Парни, я не дятел!

В аудитории наступила гробовая тишина, в которой было отчетливо слышно как между стекол огромной фрамуги страстно сношаются две мухи, потерявшие остатки стыда и малейших приличий. Сержант Гнедовский поморщившись, вяло парирует.

— Лешка, не начинай… Тебе никто не предъявляет но, честно говоря, трахать сержантов стали гораздо чаще, глубже, дольше …и весьма в точку. Настораживает, однако… И чего ты решил, что на тебя кто-то тянет?

— Парни, мы служим уже три года, вместе по самоволкам, вместе картофель выбрасывали (отдельная история), вместе пакостили, вместе водку жрали, «Агдам» тырили… я вам не говорил, что… мой дядя — особист нашего училища! Но, я — не радист!

Шок! Оп-па, вот так Леша?! И молчал три года …и чудил наравне со всеми…

И тут началось… Всех как прорвало… Никакой детектор лжи не понадобился. Парни стали вслух анализировать все «проколы», за которые дрюкали нас и дрючили наших сержантов. Постепенно круг «подозреваемых» начал сужаться… Неожиданно встал казах Эрик Чухманов.

— Парни, простите меня! Я виноват и готов написать рапорт на отчисление!

Ба-бах, приехали… Как гром среди ясного неба. Вот бы никогда не подумали!

— Эрик! Как? Когда вербанули?

— На абитуре еще… экзамены запорол, а возвращаться домой стыдно! Провожали всем кишлаком, отец столы накрывал на 1500 человек, все … а тут домой, неудачник. Нельзя! Подошли, поговорили… я возмущался, отказывался… потом думал, плакал, губы кусал… стыдно домой неудачником. Обещали, что распределюсь домой… согласился. Простите парни! Я отчислюсь…

После длинной паузы, Валера Гнедовский медленно выдавливая слова, чеканил фразы, как будто наносил удары по щекам…

— Хрен с тобой! Учись дальше! Хуле, столько стучать?! Обидно отчислиться …и совесть продал …и золотые погоны просрал! Но на выпуске исчезни куда-нибудь, за ради бога… не нарывайся! Как считаете парни? Дадим ему выпуститься? Ради этого же он себе на горло наступил… и душу продал… Кто «за»?

В гнетущей тишине учебной аудитории, среди «единогласно» поднятого леса рук и обжигающих равнодушно-презрительных взглядов, как из карих глаз Эрика Чухманова капают огромные слезы и разбиваются о поверхность полированного стола…

Как уже отмечалось ранее (см. «Нервные клетки не восстанавливаются») в гарнизонном карауле, куда заступали периодически все военнослужащие, расквартированные в уютном уральском городке, был один весьма необычный пост — две камеры в темном подвале военного окружного госпиталя.

В этих камерах содержались военнослужащие, отбывающие свой срок заключения в дисциплинарном батальоне, или еще находились под следствием за различные уголовные преступления в ожидании суда. Данная «душевная» публика нуждалась в серьезном стационарном лечении или операциях.

Но, честно говоря, таких «объективно больных» пациентов была лишь малая толика среди хитрожопых «умников», которые по мере сил и возможностей, а также при наличии соответствующего аппетита, периодически глотали ложки, вилки, ключи, монеты и прочие мелкие предметы. Или добровольно резали себя бритвами, старательно бились головами об стены, причем все чаще — с разбегу. А также, ломали себе руки и выворачивали пальцы из суставов, справедливо полагая, что лежать на больничной коечке, пусть даже в темном подвале, все же гораздо уютней и предпочтительней, чем сидеть в одиночной камере гарнизонной гауптвахты или отбывать срок в периметре колючей проволоки дисциплинарного батальона.

Т.к. командование округа не горело особым желанием размещать эту расчудесную и образцово-показательно воспитанную публику в общих палатах с нормальными военнослужащими, то для подобной клиентуры отвели относительно уютное помещение в самом дальнем закоулке глубокого подвала госпиталя — с глаз долой из сердца вон.