Алексей Смирнов - Конница Бехтерева

— Доктор! У него, наверное, паралич! Это не инсульт?

Доктор вошел и увидел человека, лежащего на диване. Человек лежал, отвернувшись от мира.

Дама расстраивалась:

— Неужели это инсульт? Он весь день, с утра, произносит одну и ту же фразу!

— Пошла ты на хуй, — сказал больной.

— Вот! — воскликнула дама. — Вот эту фразу, с утра!

— Ох, простите, — смутился больной при виде доктора. — Это я не вам. Да ничего меня не беспокоит! Ничего не болит, просто заебала.

Скорая помощь приехала по случаю инфаркта.

Первый вопрос:

— Ну, где инфаркт?

Да вот же он.

Пациент, глубоко взволнованный, описал симптоматику. Кашель, боль в горле, сопли из носа.

— Но почему же инфаркт?

Снисходительно:

— Сердце ведь слева?

Ну, допустим.

— Так вот из левой ноздри сопля длиннее раза в два. Все тянется и тянется — это инфаркт!

Загородная больница. Больной.

Жена больного:

— Мы с ним уже двадцать шесть вместе, живем душа в душу! Такой милый, приветливый! Души друг в друге не чаем. У него уже пятнадцать лет паралич. Не окончательный.

Из этих двадцати шести.

Ходит по коридору, систематически кланяется и улыбается. В трусах.

Сколько раз встретит доктора — столько раз ему поклонится.

Недавно пропал. Главврач велел писать самоволку — мало ли что.

Нашли на вокзале, в трех остановках от больницы.

Ходил, кланялся, улыбался, в носках, на руки надетых. По носкам и заподозрили неладное, потому что деревенский люд, конечно, тоже приветливый, но к носкам не привычный.

Вернули, улыбающегося, обратно.

Привязали.

Сон — оптимальное состояние души и тела, если не нормирован, и даже чудовища простительные ему. В радость бывают даже случайные ночные пробуждения. Лучшее время для них — 2 или 3 часа ночи. Взметнешься — и упадешь: хорошо! два часа! а впереди — то еще сколько!

Так бывало не всегда.

В годы работы доктором сон превращался в сущее наказание.

Первое пробуждение: 23.40. Черт, как это меня вырубило? И все вокруг уж легли… Ладно, пока еще только 23.40. Не надо было ходить на угол, вот что… Ну, баиньки.

Второе пробуждение: 00.30. Как быстро ночь — то пролетает, черт ее дери! Будильник! Я завел будильник? Вроде, завел. Или нет? Заведу еще раз. Ну, баиньки.

Третье пробуждение: 02.40. Хорошо, что еще ноль два. Но уже почти ноль три… Через сколько это на службе сидеть? Через 6 часов? На бочок и баиньки.

Четвертое пробуждение: 03.35. Еще время есть… Интересно, пахнет ли от меня еще? Ням — ням — ням (во рту). Не совсем утешительно. Ну, баиньки.

Пятое пробуждение: 04.30. Ням — ням — ням.

Шестое пробуждение: 05.15. Ням — ням — ням.

Седьмое пробуждение: 05.45. Немного кофе, почистить зубы. Ну, еще чуть — чуть баиньки.

Восьмое пробуждение: за пять минут до будильника. Паника, паника, ням — ням — ням! Выключить будильник. Просто полежать, никаких баиньки. Осталось четыре минуты… три минуты… Ням — ням — ням. Ням — ням — ням.

Все — таки, если судить по рассказам моих товарищей, медицина медленно поворачивается к человеку лицом и приподнимает чадру или что там у нее, покрывало какое — нибудь, маска.

Уже у некоторых немощных появляются личные ходунки на колесиках и памперсы.

Один такой немощный по вечерам так и выходит из палаты на прогулку, страшно довольный: в памперсах и в ходунках. Больше ничего нет.

Разве что тапочки.

Но с этими тапочками как раз и вышла показательная история.

В палату к тому больному перевели соседа из реанимации, очень интеллигентного человека, который под вечер ему насрал в эти тапочки, в обе.

Тот, откровенный энцефалопат, понес тапочки санитарке.

И та их выстирала! замочила в хлорке! вместе замачивали — так в детстве пускают кораблики. Похоже, что и вправду намечается какой — то гуманизм. Я знаю много мест, где проситель моментально получил бы этими тапочками по роже.

А насравшего посмотрел невропатолог. «Что вы мне его показываете? Нормальный же мужик!» «Да он в тапки насрал». «А, ну тогда да, это дело житейское».

Враги ли человеку его близкие? Не знаю, не знаю. Когда как.

Иногда, имея дело с женами и мужьями моих пациентов и пациенток, я склонялся к утвердительному ответу.

Был у меня давным — давно один больной, пожилой человек. Я тогда работал в поликлинике, а он лежал дома, и меня обязывали к нему ездить.

Сей человек перенес стволовой инсульт и остался жить, но почти не глотал. Бывают такие вещи после инсульта. Ну, прошло время, а он так и не глотает. Тут уже ничего нельзя сделать. Если человеку отрежет трамваем руку или ногу — их же не пришьешь? Разве что в лечебнице Айболита или в институте микрохирургии.

Но жена клиента, внешне и внутренне отчаянно похожая на сову — неясыть, систематически названивала в поликлинику и желала видеть меня. Зачем? А вот зачем. Ей хотелось разыгрывать стереотипную, полюбившуюся ей сцену.

Вот я приеду, бывало, похожу вокруг, помашу молоточком, пошевелю бровями, разведу руками — ну а что я могу сделать? Ничего.

— Да, такие вот дела, — развожу я, значит, руками. — Ничего не могу поделать…

Для неясыти наступала звездная минута. Она взмахивала крыльями и отрабатывала условный рефлекс на мои слова. Поворачивалась к клиенту и утешающим голосом ворковала ему:

— Помирай, Мишенька, помирай, мой хороший. Вот как у нас теперь. Помирай, мой родной.

По лицу Мишеньки катились слезы — не то от волнения, не то просто такая непроизвольная была реакция, и он мычал.

Пожав плечами, я уезжал.

Через пару недель меня вызывали заново.

Я совал ему ложечку в горло, привычно обнаруживал отсутствие глоточного рефлекса и разводил руками:

— Ничем не могу помочь.

Неясыть с готовностью вскидывалась:

— Помирай, Мишенька, раз такие дела, помирай, мой хороший.

Я осторожно прощался и уходил. Мишенька плакал.

Через полгода я не смог это выносить и волевым нажимом уложил Мишеньку в больницу. Хлопая крыльями, неясыть поскакала за ним, приговаривая свое.

— Помирай, Мишенька, помирай.

Он и помер в итоге, по — моему, что было для него не худшим исходом.

Кровь? Ее будет.

Нужная остановка — родильное отделение. 30 родов, 40. Везде кровь. Нужны ли перевязочные материалы? Все залито там, все залито здесь.

И доктор Фигаро там, и там он тут. Вообще говоря, его Гасинкиным звали.

— Где санитары???!

В крови стоит..

Санитарка на него шваброй: Кыш!!!…

Третья Истребительная Больница.

Больной загипсован по гемитипу, с одной стороны: от пятки до подбородка.