Дмитрий Быков - Статьи из газеты «Труд»

Я был в Шотландии как раз в момент ее триумфа, когда на первых полосах газет — и не желтых таблоидов, а вполне себе деловой прессы — все прочие новости, включая военные и кризисные, оттеснялись сообщением о том, что Бойл выщипала брови. «Сьюзан, совсем другое дело!» — восклицал гигантский заголовок на развороте. Неделями тянулись дискуссии — это подстава или она действительно такая? Вдруг загримированная звезда? За всеми этими спорами упускался тот факт, что Сьюзан Бойл, в общем, так себе певица, что вся ее карьера продолжалась пока 12 секунд, что национальной героиней ее сделало невинное чудачество плюс святая убежденность рядового зрителя, будто и в нем дремлют неведомые миру таланты, надо лишь преодолеть робость и шагнуть под софиты… На глазах сбывается давний прогноз Энди Уорхола насчет пятнадцати минут славы, на которые в XXI веке получит право каждый. Уорхол не учел главного: для кого-то эти пятнадцать минут обернутся катастрофой.

В России похожая история уже была — покончил с собой алтайский уроженец Александр Малютин, в одночасье ставший звездой благодаря «Минуте славы». Он играл на пианино задом наперед — отвернувшись от инструмента, а также изображал ногами «собачий вальс». Вот трагическая ситуация, занятная, однако, для социолога: шоу-бизнес во всем мире устал от звезд и начинает рекрутировать добровольцев из народа. Круг признанных знаменитостей узок, они повторяют себя — нужна свежая кровь, и разнообразные фабрики звезд заработали по всей Европе. Эта же история — телевидение превращает бедняка в мегазвезду — рассказана в «Миллионере из трущоб» другого Бойла — Дэнни. Дэнни Бойл остановился на самом счастливом моменте — герой стал миллионером; каков будет обратный путь — к жизни в стойле, из которого так просто не выпрыгнешь, — рассказал киевский журналист Дмитрий Комаров, съездивший в Мумбай на поиски детей, сыгравших в «Миллионере». Они прославились, заработали приличный по индийским меркам и смешной для Голливуда гонорар — и вследствие беспрерывных фотосессий, да еще под гнетом так и не отступившей нищеты превратились в маленьких монстров, ежеминутно впадающих в истерику. Ничего не поделаешь, у большинства народных звезд развивается болезнь вроде кессонной. Хорошо Сьюзан — главный приз достался не ей, но это всего 100 тысяч фунтов, а у нее уже контрактов на 8 миллионов. У Малютина контрактов не было, а тур сорвался.

Восхождение звезд из народа будет стремительно, расплата за него — почти всегда катастрофична, но ведь именно этого мы подсознательно ждем, наблюдая за новыми реалити-шоу. Разве нет?

№ 99, 4 июня 2009 года

Когда еж закрывает глазки, ему кажется, что опасность перестает существовать. То есть он и сворачивается при этом, конечно, но прежде всего очень крепко зажмуривается. Мы уже говорили, что российская экономика определяется не цифрами, а буквами: скажут, что кризиса нет, — и он исчезает, и в Москве опять пробки, а население знай себе берет кредиты на нечеловеческих условиях. Теперь синдром ежа принял новые формы: глава Ногинского района Подмосковья В. Н. Лаптев запретил муниципальным руководителям и служащим употреблять словосочетание «финансовый кризис». Запрет вводится «в целях сохранения и улучшения социально-экономических показателей, достигнутых Ногинским муниципальным районом за предыдущие годы, и недопущения снижения „под шумок“ предприятиями района налоговых отчислений».

В принципе эта мера даже разумна, поскольку кризис у нас — как война: все списывает. Не издаются хорошие детские книжки, прикрываются культуртрегерские проекты, выгоняются на улицу работники, останавливаются градообразующие предприятия, вводится откровенная цензура — помилуйте-с, кризис! И потому В. Н. Лаптев по-своему прав, только он, кажется, несколько переусердствовал. Если б он запретил ссылаться на кризис в качестве причины всех проблем, или объяснять им массовые увольнения, или раздолбайствовать под его предлогом — цены бы не было его распоряжению, и многие, если честно, потянулись бы в Ногинский район, где начата наконец борьба с отмазками. Это раньше у нас призывали, подобно Лаптеву, сократить упоминания о кризисе и называть его, скажем, временными затруднениями. Теперь эти ограничения давно сняты, ибо до начальства дошло: под это дело можно наворотить чего угодно, и виновата будет американская ипотека. Прежде слова «кризис» боялись как огня — теперь им злоупотребляют шибче, чем нанотехнологиями. Однако чересчур резкая формулировка Владимира Николаевича (если она в самом деле имела место — а то главным источником информации о ногинском нововведении остаются газета «Волхонка» и сетевой портал областного «Правого дела») ставит ногинцев перед неразрешимой проблемой. Нужно срочно изыскивать синонимы, а то ведь оштрафуют ни за что. Не знаю, как местные телевизионщики будут забипливать программу «Время», в которой о подлом кризисе иногда говорят, хоть и кривясь; еще трудней представить, как жители счастливого района, где декретировано уже и самое словоупотребление, подберут убедительный аналог запретного термина. Финансовые проблемы? Но это все равно что отцензурировать сообщение о торнадо: «Вследствие легкого летнего ветерка разрушены двадцать домов и расплющены тридцать машин». Критические дни экономики? Экономический климакс? Финансовый криз? Если все это делает намек недостаточно ясным, приемлемы ли анаграммы — искриз, зикрис, сизикр, кирзис, сризик?

В принципе же рекомендую собратьям по перу универсальный способ написать почти все, что хочется: разгадывание анаграммы приятно отвлечет читателя от финансового кризиса и повысит его мозговую мобильность, превратив газету в занятный ребус. Ставазь кадура убог ольтимся, но и бол шарбисет. Расшифровывайте как хотите. И я не я, и лошадь не моя.

№ 104, 11 июня 2009 года

В английском языке зарегистрировано миллионное слово. Подсчет словарного запаса ведет калифорнийская компания Global Language Monitor — она-то и зарегистрировала термин «Web 2.0», сошедший за отдельную лексическую единицу. Это обозначение пакета интернетных программ нового поколения. Английский стал самым многословным языком на планете, с чем мы его и поздравляем.

Есть важный критерий национальной успешности: если у страны все в порядке, ее словарный запас стремительно расширяется, ибо прибавляются новые сущности. Последний приступ подлинного обогащения русского языка — подчеркиваю, подлинного, потому что в 90-е он тоже обогащался, но главным образом за счет заимствований и блатной музыки, — случился у нас в 20-е годы. Человек предвоенной России, того самого 1913 года, от которого принято все отсчитывать, не понял бы советского гражданина образца, допустим, 1925-го. Что такое Наркомзем и ВХУТЕМАС, зачем и как осуществляется смычка города и деревни, кому служит РАПП и кто его хозяин? Можно сколько угодно ругать 20-е годы, но в словарь хлынула новизна, поскольку новые понятия и реалии прибавлялись чуть не ежедневно. Да, сокращения уродовали язык. А цифровые обозначения не уродуют? Жаргонизмы украшают? Лизинги-клиринги поражают благозвучностью?