Коростышевская Татьяна - Мать четырех ветров

— Вы явились требовать сатисфакции? — Я отступила к оконному проему, прикидывая, что, ежели дойдет до драки, от простыни придется очень быстро избавиться.

— Вот именно! — обрадовалась женщина и достала из-под вороха разложенных платьев нож.

Ее глаза были абсолютно безумны. В рукопашной я бы, пожалуй, попробовала за себя постоять, но сейчас, когда у соперницы появилось оружие, предпочла поберечься. Надо выиграть время, надо разговорить безумицу. Ведь всем известно, что натуры нервические любят работать на публику.

— И для чего вам понадобился этот сложный маскарад? — сделала я первый ход. — Сразу две личности, причем принадлежащие к разным сословиям, представлять совсем не просто.

— Ну, разумеется, чтобы отомстить! Ты слыхала, наверное, поговорку о том, что месть это блюдо, которое подают холодным? Даже такая деревенщина, как ты, должна была ее слышать!

Я отрицательно мотнула головой.

— Это значит, что мщение должно откладываться на долгий срок для того, чтобы мститель получил от процесса максимальное удовольствие. Моя месть затянулась на годы, на десятилетия, но оно того стоило.

— Вы ошибаетесь, — проникновенно произнесла я. — Десять лет назад я не могла вам сделать ничего плохого. Я же девчонкой была совсем.

— Еще как могла, деревенщина!

«Жива останусь, обязательно куда-нибудь для памяти черкну, что даже безумицам на возраст намекать нельзя, — уходя в сторону от ножевой атаки, подумала я. — Такая ошибка может стать фатальной».

Ходит в Кордобе среди завсегдатаев корриды одна любопытная байка. Сказывают, поначалу на арену и коров дозволено выпускать было. Корова, она ежели статная да откормленная, не хуже быка выглядит. Только вот от таких «коровьих боев» тореадоры калечились в огромных количествах, да смертей было — не сосчитать. Это потом уже умные люди разницу приметили. Когда бык атакует, перед самым ударом, когда вот-вот коснутся рога его мягкой человеческой плоти, на мгновение закрывает он глаза. Всего на одно мгновение, но для умелого тореро и этого довольно. А корова — нет, так с открытыми гляделками и прет, и поэтому нет против нее ни единого шанса.

Я сдернула с себя простыню и на манер мулеты стала выписывать ею в воздухе сложные фигуры.

— Торо!

Полотняный жгут охватил запястье соперницы. Я резко дернула. Нож упал на ковер.

«То-то же, ёжкин кот! Потому что надо хоть иногда тело тренировать, а не излишествам предаваться, — назидательно подумала я, уже предчувствуя победу. — Нет у Адонсии супротив меня ни единого шанса. Дамочка-то рыхловата».

— У тебя красивое тело, — тяжело дыша, проговорила обезоруженная графиня. — Соразмерное, с гладкой кожей…

— Вас удивляет этот факт? — настороженно переспросила я.

Она расхохоталась — гулко, по-совиному.

— В этом мире меня уже давно ничто не может удивить. Ты спрашивала о мести? Ее объект вовсе не ты. Я мщу Дракону.

Я испугалась, да так, что волосы зашевелились на голове. Я вспомнила, где я слышала этот противный ухающий смех.

— Это не вами случайно я одержима была… тетенька?

Ее хохот ввинчивался в уши, причиняя боль.

— Мною! Конечно, мною, деточка!

Адонсия широко раскрывала рот, так широко, что казалось, еще чуть-чуть — и уголки надорвутся. Глаза ее округлились, изменяя цвет. В их черноте растворялись зрачки.

— И не только ты. Для существа моего уровня дергать за ниточки сразу нескольких кукол — приятное разнообразие. Это был мой, лично мой театр! Твой любезный друг Кляйнерманн также делил со мною свое тело. Ах, какое удовольствие — управлять человечком, который даже не подозревает о твоем присутствии. Я вкладывала в его пустую головешку мечты о грядущем величии, ненависть к бывшему другу, грязные страстишки. Как я веселилась, когда простачок Зиги готовил покушение на Дракона!

— А зубы у вас по задумке так быстро растут? — испуганно спросила я. — Просто, кажется, у вас во рту их уже два ряда образовалось.

— Деревенщина! Ты смеешь шутить в такой момент?

А что мне еще оставалось? Картинка-то вырисовывалась вовсе бредовая. Голенькая барышня, прижимающаяся спиной к шпалере, а перед ней — чудовище вида ужасного.

Потому что приятное глазу лицо графини плавилось, как свечной воск. Скулы разъезжались в стороны, прятался подбородок, почти исчез нос, оставив по центру морды две волосатые ноздри. Брр… А собачьи уши? А зубы, длинные и острые?

Когда я все это увидела впервые, в зеркале любвеобильной Гретхен, испугалась не очень. Да и видела я ее тогда мгновение, не больше. А теперь…

Ноздрей коснулся отвратительный запах разлагающейся плоти. Меня вообще спасать кто-нибудь будет? Ау! Где мои боевые вовкудлаки?

Рука моя под повязкой начинала кровить. Графиня с удовольствием рассматривала расползающееся на ткани пятно.

— Я люблю кровь. Вкус ее люблю, цвет, запах. А какую магию она дает! У этого студента, твоего любовника, была замечательная кровь. Попробовав капельку, я уже не могла остановиться.

Я дернулась в сторону. Если выбежать в коридор и успеть захлопнуть дверь…

— Куда?! — Длинная пятипалая лапа потянулась ко мне через всю комнату.

Под руку подвернулся табурет, им-то я и запустила в тварь. Бах! Графиня исчезла. Груда деревяшек осыпалась на пол. В тот же миг Адонсия упала на меня сверху, как огромный паук.

Я заорала и вцепилась ей в морду, вдавливая большие пальцы в глазницы. Казалось, под моими ладонями копошатся черви, воняло просто гадостно. Я дышала ртом и усиливала нажим. Тварь клацала зубами. Подкатила тошнота. Я начинала слабеть. Нет, к таким дракам жизнь меня не готовила.

— Я тебя сожру, деревенщина, а кишки на люстру подвешу. Твой Дракон ошалеет от счастья…

— Жаль, что ты этого уже не увидишь, — пыхтела я.

— Думаешь, он тебя любит? Как бы не так! Он не может любить, уж я-то знаю.

— Что ты там знаешь!

Глазные яблоки твари лопнули, брызнув мне в лицо вонючей слизью. Адонсия завизжала от боли. Я откатилась в сторону и поднялась на четвереньки.

— Чтоб неповадно было!

Тварь лежала на животе, поводя головой из стороны в сторону. Я шарила рукой по ковру. Нож, где-то здесь он валялся… Вот!

Я вскочила, держа лезвие от себя на уровне пояса. Тварь с хлюпаньем втягивала в себя воздух.

— Что там происходит? — услышала я возмущенный шепот Иравари. — У меня обзора никакого! Лутоня, ты жива?

— Жива, — ответила я. — И даже, кажется, победила.

— Зеркало открой!

Я, не выпуская ножа, осторожно пересекла комнату и отодвинула шпалеру. Иравари, одетая с таким шиком, будто собиралась позировать для картины придворного художника, помахала мне рукой.

— Почему не добиваешь?

— Я тебе убийца, что ли? Сейчас Михая позову, пусть он ее своими методами изгоняет.