Д. Митрофанов - 200 тысяч маленьких удовольствий

– А ведь как прекрасно жить. Вот так вот просто – жить. Вкушать каждое мгновенье, наслаждаться каждым вздохом. Да… – произнес вслух Семен Филиппович. – Особенно когда у тебя двести штук зелени в кармане. Это новые горизонты, новая степень свободы.

На душе стало светло. Хорошо так, уютно.

– Так, – он решительно поднялся со скамьи, – беру от жизни все. Расфасовав деньги по четырем пакетам и запрятав их в надежных местах (есть такие места у каждого мужика), Семен Филиппович, с двумя купюрами в кармане, предвкушая сладостные моменты, шел навстречу приключениям, которые, безо всякого сомнения, имели место в ближайшем будущем.

На минуту забежал домой – нужно было отмазаться перед родней – «на рыбалку еду, с ночевкой, может, на несколько дней». Клавдия Лаврентьевна недоверчиво повернула глазом вдоль оси хрусталика: «Утоп бы, падлюка», – подумала она. Хотела смолчать – не удалось, язык у Клавдии Лаврентьевны всегда на стреме:

– Знаю я ваши рыбалки, сама не раз была. Нажретесь как свиньи и давай стыдобу творить. Срам. И как вам не совестно. Паскуды вы едакие, козлы неугомонные, сволочи прохиндейские. – Чем старше женщина, тем шире ее познания о мужчинах и тем каскаднее ее выражения. – Слышь, дочка, не пущай его на рыбалку, пусть лучше по дому, по хозяйству что починит. Я-то вон уж сколь лет не езжу и ничего – жива-живешенька.

Семена Филипповича перекосило.

– Что так, мама, не ездиете-то? Птичка сдохла? Аль силы не те? Эх курвы, я вам покажу еще, не пущай, – завелся в тон теще Семен Филиппович.

– Чего это он? – напугалась жена. – Сроду таким не был.

Семен Филиппович почувствовал нарастающую в нем внутреннюю силу, превосходство над бабьим стадом.

– Все. Поехал я. А это, – бросив пустой (без купюр) дипломат на стол – хранить как зеницу ока. Я его, мама, на ключ запер.

– Как енто на ключ? – искренне удивилась теща.

Семен Филиппович заперся в туалете – единственный уголок в квартире, где ему никто не докучал, помимо смрадного дыхания, прорывающегося из-за двери сквозь щели. Присел на дорожку, и в путь – распахнул, что есть силы дверь туалета в надежде зацепить тещу. Задумка не прошла, как обычно, – Клавдия Лаврентьевна увернулась, для нее это семечки. Но все равно проверка бдительности не помешает, когда-нибудь настанет тот чудесный момент, когда она зазевается, и момент этот где-то рядом, чувствовал Семен Филиппович.

Проходя мимо книжной полки, он остановился. На глаза попался томик Байрона. Писатель-романтик, писатель-поэт, многие мужчины именно ему отдают предпочтение. Воспользовавшись своим одиночеством, связанным с занятостью тещи исследованием всех щелей туалета, Семен Филиппович не удержался и сунул в книгу одну из купюр. «На вечер и сотни хватит», – подумал он.

– Вот теперь все. Поехали, судьба-судьбинушка! – воскликнул Семен Филиппович c удилищем в руках, захлопывая за собой входную дверь.

Первые проблемы начались с обменными пунктами валют – все они, гады, решили нажиться на Семене Филипповиче, давая невыгодный курс. После длительных поисков Семен Филиппович все же нашел пункт, где он выигрывал с каждого бакса по две копейки относительно ранее увиденных обменников. Сэкономив два рубля, он пошел в магазин тратить деньги. Гулять так гулять.

Куда идти с покупками, он уже знал – к своему приятелю, у которого как раз жена с детьми уехала на неделю к родственникам, пожрать на халяву. Купив бутылку водки, не самую дешевую, сельдь иваси, батон хлеба, салат из квашеной капусты, Семен Филиппович решил, что все, хватит, надо быть поумеренней с расходами, так и глазом не успеешь моргнуть – останешься без копейки.

«Пять долларов, – прикинул он. – Густовато, густовато…»

Совдеповское мещанство все больше и больше проявляло себя в незатейливом мозгу Семена Филипповича, захватывая на своем пути и без того скудные до удовольствий ячейки памяти.

Федор встретил гостя в хорошем настроении. Три дня полной свободы, отрешенности от семейных проблем действовали на него благоприятно – каждый вечер пьянка, каждое утро – бодун и сказочная похмелуха. Как-то сразу в Семене Филипповиче проснулась какая-то липкая зависть: «Ну кто он, этот Федя? Да никто – живет на гроши, урод моральный и вообще… Сидит тут, рассказывает, как вчера они жахнули, хохочет через слово. И жена у него красивая, и дети нормальные – везет же козлу. Ну ничего, мы еще посмотрим, чья возьмет. Увидим». Про деньги, свалившиеся чудом в его руки, Семен Филиппович, само собой, решил не рассказывать. Пока Федор вспоминал очередную случившуюся с ним историю, Семен Филиппович готовил речь, речь злую и обидную. Все то, что накопилось у него на душе, он хотел выплеснуть на Федора. Он ждал, пока закончится бутылка водки, и тогда он начнет издалека – вот, мол, Федя, жрешь ты сейчас, пьешь, хохочешь как конь, не задумываясь, на чьи деньги тебе такой праздник обломился. Понимаешь – халява. А кто платит? Семен Филиппович… В общем, в таком роде.

Ну что такое одна бутылка на двух мужиков? Водка действительно заканчивалась быстро, конечно же, хотелось еще. И Федор, заметив это, как-то без задней мысли, предложил сходить еще за пузырем, что у него есть заначка как раз по такому случаю. Семен Филиппович тупо смотрел захмелевшими глазами на почти пустую бутылку и молчал. Ему было ужасно стыдно – за свои мысли, за эту заготовленную дурацкую речь, за то, что он хотел из-за своей проклятой зависти обидеть хорошего человека. Ведь Федор ему как брат, для него не то что пузыря – для него вообще ничего не жалко.

– Слушай Федор, братан. Ты уж извини меня, но сегодня у меня праздник, мне дали премию – сто баксов. Сегодня угощаю я. Пойдем в магазин.

На этот раз деньги тратились легче. С двумя бутылками водки, закуской, пивом и вином они возвратились домой.

После второй выпитой бутылки Семен Филиппович совсем разоткровенничался и чуть было не рассказал о деньгах. «Надо себя контролировать», – подумал он. Вдруг вспомнились мулатки, и ужасно захотелось женского тепла…

Семен Филиппович с трудом разлепил веки. Потолок был мутный и чужой, кровать, кстати, тоже.

– Черт, где это я?

Приподнявшись, Семен Филиппович огляделся. Сразу бросилось в глаза сопящее тело, лежащее спиной вплотную к нему, точнее – чья-то тушка, почти полностью накрытая одеялом. Тело спало. «Что-то не очень на Федора похоже», – мелькнуло в голове. У противоположной стены стоял трельяж, времен девятнадцатого века, потертый и весьма невзрачный, в зеркале которого Семен Филиппович явственно увидел себя – взлохмаченного, изможденного, со стертыми коленями, в бирюзово-серых трусах в цветочек. «Хорош, стервец», – почему-то подумалось ему. Шкаф, ковер, тумбочка, еще одна тумбочка, бра у изголовья, женские тапочки, обои, окна – все чужое. Носки, ботинки, брюки, рубашка, использованные презервативы, бутылка водки, пластиковые стаканчики: все в одной куче на полу – похоже, свое родное.