Джоэль Данн - Синдром Фауста

Удачно выбрать компанию, которая взяла бы на себя все хлопоты по организации пати, еще очень мало. Надо тщательно продумать, кого и рядом с кем посадить, создать соответствующую атмосферу, заказать цветы и напитки. И, конечно же, позаботиться о своем внешнем виде.

Как я и ожидала, мне, в конце концов, удалось убедить его не упорствовать. Он сильно нервничал и выглядел то чересчур оживленным, то потерянным и жалким. Я старалась его успокаивать, была с ним особенно ласкова.

Гости уже собрались, но его закадычный друг Чарли почему-то задерживался. Без него Руди чувствовал себя не в своей тарелке: все время оглядывался на дверь и прислушивался. Но Чарли все не появлялся.

Он появился почти в самый последний момент: гости уже садились за стол. Постукивали и поскрипывали стулья, вздрагивали и позванивали ножи и вилки. Внезапно в домофоне раздался хрипловатый голос Чарли. Ему бы петь под саксофон! И я пошла открывать.

Как всегда, Чарли выглядел иронично-элегантным и пах дорогими духами. Скользнув взглядом по уже сидящим за столом гостям, он одарил их обольстительной улыбкой и направился к Руди. Обняв его, Чарли протянул ему сверток с подарком. Руди завопил, как ребенок:

– Чарли! Дружище! Я так ждал тебя!

Только тогда я поняла, что Руди уже успел приложиться к выпивке. Для него достаточно одной-единственной рюмки: она подействует на него, как на кого-нибудь другого – целая бутылка.

К моему стыду, возбуждение Руди вылилось в неприлично громкий хохот. Все еще с жаром обнимая приятеля, Руди призывно поднял руку. Дождавшись тишины, он взволнованно обратился к присутствующим:

– Господа! Позвольте представить вам моего ближайшего друга – доктора Чарльза Стронга. Когда-то мы с ним немало пошалили. Я – беглец из коммунистической Румынии, он – еле спасся из лап охранки в Южной Африке. Его там едва не упекли за решетку лет этак на десять-двадцать!

Шумный и инфантильный демарш Руди произвел на гостей странное впечатление. Один удивленно вздернул брови, другой, насмешливо ухмыльнувшись, кашлянул, третий уронил пепел с сигары мимо пепельницы. Пытаясь сгладить неловкость, я полуобняла Руди.

– Милый, – улыбнулась я широко, – у тебя сегодня день рождения, И ты должен радоваться, а не предаваться печали и неприятным воспоминаниям.

В моих словах прозвучало смущение, но сказаны они были достаточно громко. Гости должны были оценить мою снисходительность к мелким слабостям мужа.

– Неприятным? – продолжал он держать руку на плече Чарли. – Это почему же – неприятным?

Его тон отдавал фальшивой азартностью, но я постаралась сгладить досадный инцидент и громко обратилась к жене ректора Мери. Следы пластической операции на ее лице были еще очень свежи.

– Вы изумительно выглядите, дорогуша. И бордовый цвет вам так к лицу… Говорят, вы с Майком недавно летали в Японию?

Уголком глаза я наблюдала за Руди. Он так и не успокаивался. Взбудораженно топтался на месте и вовсю старался снова привлечь к себе внимание. Алкоголь действует на него слишком возбуждающе.

– Но я хочу рассказать…

Я улыбнулась самой очаровательной из своих улыбок:

– Ты еще успеешь, дорогой! – и игриво добавила: – Ты чуть-чуть выпил, и тебе не терпится поделиться… Но есть и другие, кто хотел бы взять слово.

На губах Чарли застыла улыбка сфинкса. Он явно меня недолюбливает. Но я слишком хорошо знаю, что этот человек значит для Руди, и всегда с ним любезна.

У Чарли недюжинный актерский талант и обаяние. Где бы он ни находился, он всегда выделяется среди окружающих. Людей притягивает к нему прямо как магнитом. Я почти не сомневаюсь, что причиной тому – легкая аура порочности. Почему он стал врачом, а не начал сниматься в кино, было и останется для меня непостижимой загадкой.

Внезапно к Чарли обратилась жена конгрессмена из Вашингтона – энергичная молодящаяся дама с дорогим колье на декольтированной груди. Вопроса ее я не расслышала, но ответ Чарли не оставил сомнений. Он даже повысил голос. Мне показалось, он дразнит меня.

– По матери Руди – Рудольф Гринштейн. Она была танцовщицей в знаменитом бухарестском кабаре…

Как среагировала собеседница Чарли, я не услышала и продолжала с напряжением вслушиваться. Чарли заметил это и лукаво мне улыбнулся:

– А по отцу… а по отцу он – не просто аристократ, а отпрыск королевских кровей… Его папашей был принц Гогенцоллерн…

Разговор этот привлек внимание и самого конгрессмена, скучающего старика с цветной бабочкой под строгим, черного цвета токсидо. [2]

– Она еще жива? – с любопытством спросил он.

Почему-то все, что связано с монархией и дворами, вызывает у публики острейшее любопытство.

Чарли явно забавлялся тем, что оказался в центре внимания. Послав мне озорной взгляд, он незаметно подмигнул и продолжил:

– Нет, Роза Гринштейн умерла неделю назад. Ей так и не привелось примириться с эпохой. Ведь в ее времена короли не были опереточными, а феминизм – религией. Мужья дарили женам обручальные кольца, а любовницам – сердце и честь.

Я не выдержала:

– Чарли, я и не знала, что ты так любишь сплетничать.

Он ухмыльнулся и достал сигару, но, глядя на дам, зажигать ее не стал, а только помял в руках.

– Абби не любит сословных предрассудков. Она – активная республиканка.

Рядом захихикали. Тарелки потихоньку пустели, разговоры становились рассеянней. Каждый был занят соседом или самим собой.

Кто-то из коллег Руди подошел к стоявшему в углу роялю и открыл крышку. Пальцы стали не очень громко наигрывать мелодию из Гершвина. Руди внезапно встрепенулся и исчез в спальне.

Я почувствовала недоброе. Через пару минут он появился снова с кларнетом в руках. Сделав большие глаза, Руди с выражением хитрого торжества на лице принялся осторожно аккомпанировать. При этом он сгибался, подмигивал, строил гримасы и манипулировал кларнетом так, словно в руках у него была женщина, а он вел ее в эротическом танце.

Этого нельзя было допустить. Я улыбнулась и, слегка пританцовывая, приблизилась к нему. Руди понял, что я хочу его остановить, стал уклоняться и отскакивал из стороны в сторону, как заправский клоун. Кларнет в его руках делал озорные пируэты, а звук все больше отдавал глумлением. Я не выдержала:

– Милый, – сказала я, – ну хватит, хватит дурачиться! Ты ведь профессор музыкологии, а не уличный музыкант…

Гости понимающе переглядывались и улыбались. Но тут откуда ни возьмись возник Чарли.

– Да дай же ему расслабиться, Абби! Иначе он ведь и вовсе скиснет…

Кларнет пел. Мелодия была то томительной, то искрометной. Послышались снисходительные аплодисменты.

Следуя своему имиджу, Чарли уже переключился на другую даму. Особых усилий это от него не потребовало. Крашеная блондинка в элегантном костюме через стул от него буквально таяла от удовольствия. Чуть скалясь от распиравшего его смеха, Чарли положил так и не раскуренную сигару обратно в карман.