Энн Мэйджер - Куда падал дождь

– Не бойся, Лейси, это я, – раздался этот ужасный задыхающийся шепот.

Коул Дуглас шагнул к ней. Лицо у него было худое, тонкое, обтянутое белой, как пергамент, кожей, но глаза на этом мертвенно-бледном лице горели невыносимым огнем. Волоча ноги, он двигался к ней своей странной походкой зомби, отчего Лейси оцепенела и не могла пошевелить даже пальцами. Лишившись дара речи, не способная управлять руками и ногами, Лейси стояла окаменев, следя за этим кошмаром наяву.

Только когда его тонкая мокрая рука потянулась вперед, к ней вернулась способность кричать. Коул схватил ее, и она стала бешено отбиваться. От яростного порыва ветра плавучий домик покачнулся, Коул навалился на нее своим жилистым телом, подмяв ее под себя; и рухнул с ней на пол. Учащенно дыша, он потянулся руками к ее горлу.

Он хочет задушить ее.

Странно только, что в его ужасных пальцах как будто совсем нет силы.

Лейси закрыла глаза, готовая к смерти. Чего же он ждет?

Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге чудесным образом возник Джонни Миднайт собственной персоной со своим 357-м «Магнумом» в руке. Лейси вскрикнула, а Джонни с такой силой ударил Коула, что тот замертво свалился рядом с ней.

Сейчас в нем не было ничего ужасного.

– Джонни… – слабым голосом произнесла Лейси.

Миднайт помог ей подняться, ощупал ее, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, и велел ей включить свет.

Затем опустился на коленной потрогал пульс Коула.

– Звони в полицию. Он готов – совсем холодный. Пусть вызовут «скорую». Он ведь, считай, еще ребенок, а я врезал ему изо всех сил.

– Он же пытался убить меня.

Миднайт странно посмотрел на нее, взгляд его был холоден.

– Чем? Он без оружия.

– Но он схватил меня за горло, Джонни, он убил Сэма. Он хотел убить меня, но ты ему помешал. Ты сделал правильно, что привез нас сюда.

– Правильно? – каким-то мертвенным голосом переспросил Джонни.

– Конечно. Опасность миновала. Теперь все будет хорошо. Теперь можно жить без страха. Мы можем теперь сами распоряжаться нашей жизнью.

Но лицо Миднайта было темнее и отчужденнее, чем обычно.

– Ты хочешь сказать – каждый своей жизнью?

Когда до Лейси дошел смысл его слов, она поняла, что больше им вместе делать нечего.

Миднайт проснулся, овеваемый волной нежного розового запаха. Аромат исходил от его кожи, простыней. Это был запах Лейси. А потом уже в нос ударило благоухание посильнее – пахло поджариваемой яичницей с беконом, а надо всем витал дух кофе. До его слуха донеслись звуки песенки, распеваемой на кухне Лейси и Джо; им вторил веселым визгом Нерон. Утро было такое восхитительное, что ему не хотелось портить его горькими размышлениями о потерянном времени и потерянных чувствах.

Ему не хотелось, чтоб они уезжали. О такой дивной жизни он мечтал все десять одиноких лет и долгие месяцы выздоровления. Ему хотелось, чтоб у этой женщины, у него и их ребенка были общие прекрасные воспоминания. Он хотел до мельчайших подробностей знать их незамысловатые привычки, их мечты. Их жизнь должна стать и его жизнью. Но как?

Он не торопился покидать уютный кокон простыней, ему было приятно просто лежать и прислушиваться. Джонни боялся, что все очарование может развеяться, как только он встанет и войдет к ним. Он бросил взгляд на часы. Было уже около часа.

Джонни поспешно вскочил и открыл жалюзи. За окном висел серенький туман; такая погода обычно действовала на него угнетающе. Он снова опустил жалюзи. Вот так дела! Он проспал целых девять часов. За последнее время он привык, что сиделки в любой момент могут войти в его палату. Конечно, вчера он был как выжатый лимон от всех свалившихся на него приключений. Началось все с вторжения Коула, нападения на Лейси, затем – полиция и санитары, выносящие отключившегося Коула на носилках. Не говоря уж об упоительных мгновениях в объятьях женщины, которую он, Миднайт, должен, по его убеждению, ненавидеть. Эта бешеная любовная игра – впервые за десять лет.

Инносенс предупреждала его, чтоб он не слишком много на себя брал.

Чудо вообще, – что он жив.

Джонни натянул джинсы. Все тело ныло. Но он с восхищением вспомнил потрясающее ощущение нагого тела Лейси, ее руки и губы на своем теле. От одного этого воспоминания он возбудился, и в это время в комнату вошла Лейси в непорочно-розовой блузке. Натягивая рубашку, Джонни подумал, что воспоминания бурных объятиях на этих скомканных простынях свежи в ней так же, как и в нем, потому что Лейси вся вспыхнула и у нее перехватило дыхание при взгляде на постель, в которой он еще минуту тому назад лежал.

Отразившееся на ее лице волнение он принял за добрый знак. Лейси собрала свои волосы в хвостик, отчего выглядела совсем юной, и Джонни на память пришла она в первый день их знакомства, когда он поклялся себе, что она будет его.

Да, она была его, но он снова хотел ее.

– Насчет этой ночи… – проговорил Джонни хрипловатым голосом, стараясь произнести слова так, чтобы Лейси сразу стало понятно, что речь идет об их вчерашней близости, а не о Коуле.

– Мне очень жаль, – резко отреагировала она. – Я сама виновата, что поддалась, хотя ты ясно дал понять, что по-настоящему во мне не нуждаешься. Это больше никогда не повторится.

– Лейси! – воскликнул Джонни.

– Завтрак на столе, – бросила она и, повернувшись, ретировалась прежде, чем он успел подбежать к ней, заключить в свои объятья и прожечь ее своими раскаленными губами, чтоб поцелуй остался на ней как тавро, свидетельствующее, что отныне она полностью принадлежит ему.

Что за дурацкие мысли? Одним сексом Лейси не удержишь. Но он же не мог отпустить ее.

Снова он остался один, злясь на все и вся. Надо было придумывать новый план действий. Легко было ее затащить сюда вчера, после происшествия с Коулом. А сейчас, когда опасность миновала, она могла уйти с Джо, и все тут, – если ему не удастся что-нибудь придумать, чтоб удержать их.

Можно, конечно, прикинуться больным; это для него пара пустяков после трех месяцев валяния в больнице, но слишком много дел надо было решить. Кроме того, ему не хотелось, чтоб она воспринимала его слабым и беспомощным. Тут до Джонни донесся голосок Джо – тот разговаривал с Нероном, – и он понял, что начинать надо с Джо. Первым делом стоило сыграть на ее чувстве вины; чего-чего, а этого у нее было достаточно. И Джонни отправился на кухню, а там они стали, как отец и сын, соображать, каким образом урезонить Лейси.

Усаживаясь на кухне за стол с Лейси и Джо, Джонни насвистывал мелодию, которую те только что хором распевали. С улыбкой он раскрыл газету, затем отложил ее в сторону и принялся за яичницу с таким зверским аппетитом, что Лейси поневоле заулыбалась, однако тут же отвернулась, чтоб он не заметил.