Татьяна Алюшина - Риск эгоистического свойства

Приходили в себя, спускаясь откуда-то, переводили дыхание, и смотрели, смотрели в глаза, разговаривая без слов, переживая, оплакивая невозможность быть вместе, каждый болея своей причиной отказа от продолжения, прося у другого понять, простить, оставляя на сердце тонкие скальпельные шрамы от осознания неминуемого расставания.

Кирилл несколько раз порывался что-то сказать, объяснить, воздуха в легкие набирал для решительного высказывания, но Катерина нежно накрывала его губы горячими пальчиками и качала головой – нет, не надо, слова только все испортят!

И он подчинялся. Если сложится – то потом!

…У Катерины зазвонил сотовый в кармане шелковых шорт, откинутых в процессе нетерпеливого раздевания неизвестно куда.

– Да выключи ты его, – предложил Кирилл.

Это были его первые слова с момента прихода Катерины.

Она посмотрела на него откровенно удивленным взглядом, даже брови приподняла, так удивилась.

– Что? – спросил он на ее преувеличенное удивление.

Катя не ответила. Нашла шорты, торопливо отыскала и вытащила из кармана телефон.

– Да.

– Катерина Анатольевна! У Сизова открылось кровотечение! – взволнованно сообщила дежурная медсестра Оленька.

– Состояние?

Все! Шутки, любовь-морковь, секс улетный, расставания-прощания, нежность щемящая, слезы о несбыточном – все кончилось! И отодвинулось!

Прижав плечом трубку к уху, Катя быстро одевалась, только шорты и топ, белье это лишняя суета, с собой! Она преобразилась в момент, и Бойцов смотрел на нее потрясенно во все глаза. Доктор Воронцова тоном полководца отдавала приказы, называла какие-то препараты, руководила – спокойно, собранно, односложно, попутно быстро одеваясь.

Как на бой.

«Я идиот!» – констатировал самодиагноз Бойцов.

Как вообще можно было подумать, уверить себя, предположеньице толкнуть, что эта женщина обыкновенная?

По какой такой обезьяньей мужской привычке и логике он всех женщин меряет привычным аршином, приписывая им одинаковость желаний, мотиваций, поступков с небольшой поправкой на интеллект и среду обитания?

Ведь козлу было понятно с самого начала, что она из всех рядов выходец!

Начиная с ее колдовских, глубоких, все понимающих глаз, с абсолютной искренности в постели, без грамма притворства, без озабоченности только своим удовлетворением и без потакания мужскому самолюбию!

Да даже то, что он стал ее первым мужчиной, уж точно не потому, что претендентов до ее прекрасного тела не имелось! Другое тут – она выбрала того, с кем почувствовала себя созвучной, кого захотела сама!

– Оля, спокойно! – строго отчитала она говорившую. – Готовьте операционную. Я еду. – Отключившись, повернулась к Кириллу. – Мне надо ехать.

– Я тебя отвезу, – выскочил из постели из своих умозаключений Бойцов.

– Не надо. Тебе через пару часов на работу. Я возьму такси.

– Я отвезу! – отрезал Бойцов. – Только оденусь и возьму ключи.

Катерина молча кивнула, соглашаясь: настаиваешь – вези! Не до тебя!

– Я переоденусь, спускайся, – сказала, выходя за дверь.

Свою дверь она открывала, забыв о конспирации и чутком Тимофеевом сне, громко и быстро.

– Что случилось? – спросил Тимофей, успевший на звук открываемого замка не только встать, но выйти ей навстречу.

Катерина пояснила на бегу, направляясь в комнату, чтобы переодеться:

– У мальчика, которого я позавчера оперировала, открылось кровотечение.

– Такси?

– Нет, Бойцов меня отвезет.

Тимофей отреагировал на ее слова, как только он и умел – без комментариев ни лицом, ни жестом, ни звуком.

– Ты самый мудрый мужик на свете! – прокричала из комнаты Катерина, успев заметить его реакцию на новость.

– Помни об этом, Кошка. Когда станешь на меня за что-нибудь злиться! Я упакую тебе с собой остатки пирога, позавтракаешь после операции!

– Некогда, Тим! – крикнула она в ответ из комнаты.

В дверь, оставленную Катериной распахнутой, вошел Бойцов, умудрившись собраться быстрее, чем она предполагала.

– Катерина?

– Я готова, поехали, – вышла к нему из комнаты Катя.

Тимофей появился из кухни одновременно с ней, они пожали с Кириллом друг другу руки, он сунул Кате в сумку, которую она взяла в прихожей с тумбочки, пакет с пирогом.

– Удачи, Кать! – пожелал он, закрывая за ними дверь.

Быстро по ночной Москве минут за десять они доехали до клиники. Кирилл, считывая ее настроение, гнал, как на ралли, по далеко не пустынным улицам никогда не засыпающего города…

Когда Лида выдвинула свое предложение, главным, что подтолкнуло ее к согласию, была близость к месту работы. Центр центру рознь, и от дома, где она жила, добираться было дольше и сложнее, на метро и с пересадкой по кольцу, и еще две станции, а на машине, если требовалось оперативно добираться, при срочном вызове, и разговору нет! Днем это сплошная пробка, ночью не сплошная. Разве что глубокой ночью, и лучше с субботы на воскресенье! Лидин же дом располагался очень удобно для Катерины – пять минут пешком до метро, две станции без пересадок, семь минут пешком до клиники. Итого, при самом сложном варианте часа пик, двадцать–двадцать три минуты! При ее работе жизненно, в прямом смысле, важно!

Кирилл пошел проводить ее до отделения, любопытствуя, где и как она работает. Катерина с момента, когда села в машину, не произнесла ни слова. Все. Она была уже не с ним. Она обдумывала операцию, возможные осложнения. Действия…

– Катерина Анатольевна!! – выбежали навстречу ей две медсестрички.

Кирилл смотрел на нее, смотрел, все еще поражаясь перемене, новой, открытой для себя, неизвестной Катерине Воронцовой, и почему-то гордился ею! Гордился и тихо восхищался, не особо и осознавая это.

– Лена, мыться! Оля, как состояние? Что ввели?

Сосредоточенно, не суетясь, Катерина быстро, почти бегом прошла через коридор к операционному блоку. О нем она забыла. Он видел, что забыла.

Двадцать пять минут назад она находилась в его постели, в его объятиях. Голая, нежная, остывающая от оргазма, и слеза текла из правого колдовского глаза по виску в ушко, и смотрела на него так, словно весь мир полетел в тартарары, закончившись и сосредоточившись здесь, в одной точке, где были только они вдвоем!

И ушла из этого мира, не оглянувшись! Сейчас она в своем, доступном только ей мире, спасает мальчика семи лет, которому позавчера сделала сложнейшую операцию на желудке. И все бы обошлось и пошло на поправку, но его мама, не выдержав слез и просьб больного сынишки, дала ребенку попить воды, а он никак не мог напиться!

Материнская слепая любовь! Порой дурная слепая!

Это ему объяснила медсестра, провожавшая Кирилла к выходу.

Он позвонил коротко, знал, будить не надо.