Афанасия Уфимцева - Все еще будет

Хотя справедливость и восторжествовала, полностью все точки над i в этой истории пока не расставлены, и имена заказчиков официально не названы. По городу до сих пор ходят отчаянные слухи, что на курорт клал глаз «ночной мэр» Североречинска. Но это доподлинно неизвестно, поскольку его имя в официальном расследовании никак не фигурировало.

Можно сказать, что теперь, через три года после городского бунта, позиции Иноземцева были сильнее, чем в лучшие времена, – хотя он и продолжал вести себя столь же свободно и независимо, как раньше, ни перед кем не кланялся и не унижался.

В десяти километрах от Вольногор, на месте старинной дворянской усадьбы, была торжественно открыта речная резиденция президента. Тот сам несколько раз посещал Вольногоры и всякий раз лично встречался с Иваном Иноземцевым, что, по неписаным законам нашей русской жизни, лучше любой охранной грамоты.

Единственное, что Иноземцеву не давало покоя последние годы, – это внезапный отъезд Маргариты. Почему уехала не попрощавшись? Почему ни разу не дала о себе знать? Но больнее всего было то, что она не захотела узнать, как он. Он помнил, как она пыталась защитить его, как смотрела на него, когда его увозили в больницу. Он не забыл, как она, рискуя жизнью, пыталась выведать, что планирует против него Гриневицкий. Как ради него в кромешной тьме ползла по обледенелому холму, не замечая, как острые ветки ранят ее лицо.

Но почему не вспоминала о нем потом? Тогда, всякий раз, когда открывалась дверь в больничную палату, сердце его начинало усиленно биться в надежде, что это она. Потом были обида и желание забыть ее.

Теперь же все в его душе немного улеглось и успокоилось. Он убедил себя в том, что всему виной какие-то неизвестные обстоятельства, и почти простил Маргариту. Даже попытался ее разыскать. Поиски в социальных сетях закончились неудачей. Маргариты Северовой больше не существовало – даже в мире виртуальном.

Встреча с Николаем Петровичем в Москве его огорчила, но не внесла ясности в мучившие его вопросы. Более того, возникли и новые поводы для мучительных раздумий. Ему было трудно представить, как за три неполных года Маргарита Северова умудрилась встретить новую любовь (то, что она способна выйти замуж без любви, он категорически отвергал) и произвести на свет «малых детей». Как минимум двоих. По его мнению, это было решительно невозможно. Или почти невозможно. Ведь, в конце концов, существовала какая-то вероятность, что этот избранник был ее старым знакомым. Но кто он? Американский жених Гарри, еще раньше добивавшийся ее руки? Отчаянный авантюрист Фредерик?

Или кто-то еще, ему неизвестный?

Анализируя сложившуюся, прямо скажем – неутешительную, ситуацию, Иван Иноземцев пришел к следующему умозаключению. По всему выходило, что у него так на роду написано: те, кого он любит всем сердцем, его слишком быстро забывают. Причем как-то вдруг, нечаянно-негаданно. Увы, уже во второй раз те же самые ржавые грабли.

И все же, несмотря на сделанные выводы, временами в его душе начинала теплиться какая-то глупая надежда. А вдруг Маргарита несчастлива со своим мужем? Что если разочаровалась в своем выборе и ждет своего милого Ваню как спасителя? В такие каверзные моменты Иван был уверен, что все сложится и образуется, что она вернется к нему, что наконец-то заживут они вместе, счастливо. В своей способности полюбить ее детей он нисколько не сомневался. Ему даже казалось, что он их уже полюбил. Раз и навсегда.

Елизавете Алексеевне, безусловно, материнский инстинкт недвусмысленно указывал, из-за чьих чар ее единственный сын бобылем ходит, но большей частью она по этому поводу не выступала, крепко удерживала свое мнение при себе. Но, бывало, все-таки не вытерпит и ляпнет что-то хлесткое вроде: «Надеяться и ждать – одураченным стать». Хоть сказано грубо и в точку, но результат никакой. Хозяйничать и двигать мебель в своей душе Иван Иноземцев никому не позволял. А потому по-прежнему на что-то надеялся и упорно чего-то ждал.

А пока теплилась эта надежда, пусть пустая, Маргарита продолжала безраздельно восседать и властвовать в его сердце, не подпуская соперниц и на пушечный выстрел. Грешным делом Иван даже задумал было поехать в Бостон с заездом в Кейп-Код. Конечно же, ему были неведомы ее адрес и новая фамилия, но он был уверен, что сердце подскажет, непременно выведет его на Маргариту.

Но как нарисовал в своем воображении эту «теплую» встречу, так и содрогнулся от тихого ужаса. Одно дело столкнуться с гнусным предательством Зинаиды Лавровой – там все было не так запущено. А вот как представить такую сцену: идет он по искрящимся на солнце белым дюнам Кейп-Кода и натыкается на Маргариту в обнимку с молодым мужем, любящим и любимым. Рядом малые детки резвятся. В такой ситуации у него, очередного «поклонника-прилипалы», выход будет только один – пойти и тотчас же утопиться в Атлантическом океане. Тем более что океан рядом, далеко идти не надо. А вот этого совсем не хотелось. Поэтому твердо решил за океан не лететь, от греха подальше. Что же касается его сердца, оно по-прежнему томилось, ждало хоть какого-то утешения и облегчения. И хоть какой-то ясности.

Одним словом, Иван Иноземцев продолжал жить в Вольногорах своей обычной холостяцкой жизнью, пока однажды утром его не посетило необъяснимое желание немедленно отправиться в Лондон. Он не хотел каким-либо образом связывать свое желание с тем, что в том городе когда-то жила Маргарита. Он просто захотел туда поехать. Что ж? Свободный человек со средствами, имеет полное право. И никому ничего объяснять не обязан, даже самому себе. Так-то.

Через две недели Иван Григорьевич уже выходил из самолета в аэропорту Хитроу британской столицы. В Лондон он наведался впервые, но отчего-то сразу у него возникло ощущение, что все здесь какое-то нечужое, будто бы раньше виденное и полюбившееся. Долго терзать голову размышлениями на эту тему не стал, лишь мысленно улыбнулся: видать, глубоко засел в мозгу лондонский лингафонный курс.

Поселившись в отеле напротив Кенсингтонских садов, он каждое утро гулял по его аллеям. Всякий раз с завистью взирал на молодых отцов, играющих с детьми, и печально констатировал свою семейную неустроенность.

Пытаясь себя успокоить, начинал перечислять и безусловные плюсы холостяцкой жизни. Избавлен от семейных дрязг и треволнений. Как говорится, одинок да холост горюет в одну голову. Это во-первых. Во-вторых, никакой дополнительной ноши на плечах. Ну и наконец сам себе полнейший хозяин. С высказыванием Цицерона «Нет ничего приятнее свободной постели» [26], к сожалению, согласиться не мог, а посему к плюсам холостяцкой жизни этот аргумент категорически не относил. Вот, собственно, и все. Никаких других плюсов не находилось.