Элизабет Эштон - Розовая мечта

— Номер тридцать первый — «Грёза».

Слегка носовой, с французским выговором голос диктора проник сквозь серый бархатный занавес, закрывавший точку выхода манекенщиц, откуда горделиво спускалась по узеньким ступенькам Грёза. Она была облачена в одеяние из очень тонкой ткани, с высоко поднятым лифом без рукавов — складки опускались, создавая эффект мерцающего облака, оно было бледно-голубого цвета, с переходом в розовато-лиловый и даже зеленый — оттенки перемежались, словно морские волны. Корсаж на тесемках посверкивал опаловыми блестками и напоминал внутренности раковины, довершая морской мотив. Копна светлых волос на голове манекенщицы была приподнята кверху, на руках были длинные светлые перчатки. Она как бы плыла по подиуму.

— Афродита, рождающаяся из волн, — удовлетворенно шепнул хорошо одетый брюнет в первом ряду, — отметьте ее, ma petite [1] Крошка (фр.) .

Сидевшая рядом девушка послушно поставила крестик против номера 31 на карточке, которую получила при входе. Наблюдая за движениями манекенщицы, она с удовольствием представляла себе, каково показаться в платье, подобном «Грёзе», в соответствующей обстановке. Из всех моделей, увиденных сегодня на показе осенней коллекции Себастьена, эта ей показалась наилучшей. Особенно понравилось ей название — вся вторая половина дня, несмотря на ужасное начало его, явилась грезой, фантазией. Все происходящее было каким-то сном. Еще утром она поднялась со своей тесной жесткой постели у мадам Пуляр с тоскливой мыслью о неминуемом возвращении в Англию. А между тем видение не исчезало. Непостижимо — как это она, Чармиэн Чевиот, продавщица из лондонского универмага, может восседать на позолоченном стуле в салоне знаменитейшего дома моды в Париже рядом с мужчиной, похожим то ли на греческого бога, то ли на лорда Байрона. А ведь пару часов назад она с отчаянием и завистью наблюдала, стоя на тротуаре как подкатывают длинные сверкающие автомобили с шикарной публикой. Ей почти нахамил высокомерный швейцар, когда она, набравшись храбрости, застенчиво осведомилась о Жермене Пуляр.

Он посмотрел на нее с подозрением, поскольку тайны коллекции здесь хранились ревностно и допускались сюда только специально приглашенные люди. Он, должно быть, подумал — она тоже что-нибудь выведывает, и грубо велел убираться с дороги (или что-то подобное он произнес на французском). Она не слишком хорошо владела языком, но в смысле сказанного не приходилось сомневаться. «Жермена меня подводит намеренно», — подумалось девушке. Впервые она встретилась с этой француженкой, когда та работала по найму в Лондоне и, скучая по дому, тянулась к каждому, кто проявлял дружелюбие. Узнав о страстном желании Чармиэн поработать во французском доме моды хотя бы на самой низкой должности, она предложила ей провести вместе летний отпуск в Париже и попытать счастья. Но не тут-то было. Нигде, куда она ни обращалась, не нуждались в услугах Чармиэн Чевиот. Сама Жермена ожидала места стажера у Себастьена по окончании ее полугодичного языкового курса в Англии, но других вакансий у Себастьена не было.

Начался отпуск хорошо — Чармиэн была околдована Парижем, — а вот заканчивался плохо. Приятели Жермены нашли ее английскую знакомую привлекательнее ее самой — она была симпатичнее, а ее наивность их забавляла. Напряженность достигла кульминации, когда Гастон, которого Жермена считала своей собственностью, стал ухаживать за ее подругой. Тщетно старалась Чармиэн осадить его — тот не сдавался. Жермена с каждым днем все больше ревновала и раздражалась. Ввиду приближавшегося отъезда Чармиэн она все же постаралась проявить максимум терпимости. Шел последний день показа осенней коллекции Себастьена, и, поскольку Жермена не смогла получить приглашения, она пообещала спросить разрешения у мадам директрисы провести подругу во время перерыва. Они договорились встретиться у бутика, занимавшего первый этаж себастьеновского заведения, ровно в час тридцать.

Чармиэн подошла раньше условленного срока, одетая в рыжеватый кримпленовый костюм и черные туфли. Все это ей казалось миленьким, пока она не увидела, как одеты клиенты Себастьена. Она терпеливо ждала, вглядываясь в свое отражение в зеркальных окнах магазина. Не то чтобы хорошенькая — для этого в лице ее чувствовалось слишком много характера, — в ней был необычный колорит, ясные свежие краски: медные волосы отливали на свету янтарем, контрастируя с темными глазами и такими пышными ресницами, что Жермена, у которой они были очень скромными, говорила приятелям, будто у Чармиэн они искусственные, — что было, конечно, неправдой.

Время шло, минуло уже два, в три начинался показ, а Жермены все не было. Чармиэн начинало казаться, что та и не собиралась приходить. Зная, как хотелось англичанке посмотреть салон Себастьена изнутри, она специально решила огорчить ее. Она уже устраивала подобные подлости с тех пор, как открылась измена Гастона.

«И ведь я безразлична к этому парню, — подумала Чармиэн в отчаянии, — я же не виновата, что он увлекся мной. Чего она злится!»

Швейцар отрицательно покачал головой на вопрос о мадемуазель Пуляр; стажеров он тоже не видел. Она слонялась удрученно, чувствуя, что он неотступно и подозрительно на нее поглядывает, и раздумывала, чем заполнить последний вечер. Стали появляться первые посетители. Тут-то она и поняла, что выглядит провинциальной простушкой, хотя и вполне сносно для туристки. Ярко сияло солнце, кругом шумела нарядная толпа. «А завтра, — думала она, — ничего этого уже не будет, и в понедельник я вернусь к своей галантерее и утомительным ежедневным поездкам домой в пригород и обратно с сезонным билетом в оба конца, и все мои надежды развеются».

Так она обреченно стояла на тротуаре, когда почти прямо перед ней остановился большой серый автомобиль. Одетый в форму шофер, соскочив со своего места, заторопился открыть дверцу мужчине, поднявшемуся со своего роскошного заднего сиденья. Чармиэн мгновенно оставила снов мысленные жалобы и, пригвожденная к месту, уставилась во все глаза: никогда еще не видела она столь неотразимого мужчины. Было бы банальным сказать, что он высок, темноволос и красив, — но все три качества у него присутствовали. Превосходно вылепленные черты лица, прямой нос и чувственные губы, словно изображенные на греческой монете. Густая темная шевелюра напомнила ей виденный когда-то портрет лорда Байрона. Великолепно сшиты костюм сидел идеально; в руках были перчатки тонкой кожи и трость с серебряным набалдашником. Она ожидала увидеть ниспадающий роскошный плащ, но это было бы совсем странно в июльском Париже. Во взгляде его под насупленными угольно-черными бровями заметен был гнев. Мягким, кошачьим движением, держа шляпу в руке, он обернулся к машине, откуда Чармиэн ожидала появления некоей женщины ему под стать. Однако та оставалась в авто — Чармиэн могла разглядеть шляпу и легкое платье. «Лорд Байрон» с шумом захлопнул дверцу и, просунув голову в открытое окошко, обратился к сидевшей на заднем сиденье пассажирке с резким замечанием на иностранном, незнакомом Чармиэн языке. Дама мелодично рассмеялась, и это, кажется, еще больше разозлило джентльмена. Потом она ответила по-французски: