Катарина Хагена - Вкус яблочных зёрен (ЛП)

читать? Нет. Раньше я читала, и читала непрерывно: в кровати, за едой, при езде на

велосипеде. Но всё в прошлом. Чтение было как собирательство, собирательство как

хранение, а хранение было тем же самым воспоминанием, а воспоминание — то же самое,

как не совсем точно знать. Не совсем точно знать было тем же самым, как и забывать, а

забывать было как падение, а падение должно было когда-нибудь закончиться.

Это было объяснением.

Но мне нравилось быть библиотекарем. По тем же причинам, по которым я больше не

читала.

Сначала я учила германистику, но во время курсовых работ заметила, что всё, что мы

учили после библиографии, казалось мне незначительным. Каталоги, индексы, руководства,

регистры поиска по ключевым словам имели свою тонкую красоту, которая при мимолётном

прочтении так же незаметна, как и в герметичном стихотворении. Когда я медленно

перехожу от словаря, с его стёртыми многими пользователями страницами, не пропуская

множество других книг, до высокоспециализированной монографии, чьей обложки не

касалась ничья рука, кроме библиотекарской, внутри меня возникает чувство

удовлетворения, с которым не могло сравниться даже удовольствие от написания

собственного текста.

Особенно люблю в своей профессии поиск забытых книг; книг, которые столетиями

стоят на своём месте, которые возможно никогда не были прочитаны, с толстым слоем пыли

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

на страницах, и которые пережили миллионы своих не читателей. Тем не менее, я уже нашла

семь или восемь таких книг и навещала их с нерегулярными перерывами, но никогда до них

не дотрагивалась. При случае я вдыхала немного их запаха. Как и многие библиотечные

книги, они плохо пахли, полной противоположностью свежести. Самый плохой запах был у

книги о староегипетских настенных фресках, она была совсем чёрной и заброшенной. Мою

бабушку я посетила всего лишь раз в доме престарелых. Берта сидела в своей комнате,

боялась меня настолько, что описалась от страха. Пришла сиделка и поменяла ей подгузник.

Я поцеловала её на прощание в щёку, она была прохладной и на своих губах я почувствовала

сетку морщин, которая мягко покрывала кожу.

Пока я ждала на лестнице и обрисовывала пальцами трещинки на камнях, моя мать

сидела на две ступени выше и говорила со мной. Она говорила тихо, не заканчивая

предложения, так, что казалось, будто звук её голоса несколько мгновений всё ещё витал в

воздухе. Я раздраженно задумалась, почему с недавнего времени она так делает. Лишь когда

мама положила мне на колени большой медный ключ, который из—за витой головки

выглядел как реквизит к спектаклю рождественской сказки, я наконец—то поняла, что

случилось. Речь шла о доме, здесь, на полуразрушенной лестнице, речь шла о дочерях Берты,

о её умершей сестре, которая была рождена в этом дома, обо мне и о Розмари, которая

умерла в этом же доме. И речь шла о молодом адвокате с сигаретой. Я его почти не узнала,

но сомнений нет, это был младший брат Миры Омштедт, нашей лучшей подруги. Розмари и

моей.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

Глава 2.

Мои родители, мои тётки и я ночевали в трёх гостевых комнатах деревенской

гостиницы.

— Мы снова уезжаем в Бадише, — сказала моя мать на следующее утро. Она так

говорила раз за разом, как будто хотела убедить себя в этом сама. Её сестры вздыхали, это

звучало так, как будто Криста говорила, что уезжает в счастье. Возможно, так оно и было.

Тётя Инга ехала с ними до Бремена, я быстро обняла её и меня вновь ударило электрическим

током.

— Почему так рано утром? — спросила я удивлённо.

— Сегодня будет жарко, — извиняясь, сказала Инга. Она скрестила перед собой руки и

длинным быстрым движениям ладоней провела от плеч до запястий, растопырила пальцы и

потрясла ими. Послышалось тихое потрескивание, когда с кончиков её пальцев сорвались

электрические искры. Розмари любила удары током тёти Инги.

— Пролей ещё дождя из звёзд, — просила она снова и снова, особенно когда мы

стояли в темноте сада. И потом с трепетом наблюдали, как на долю секунды на ладонях тёти

Инги загорались крошечные точки.

— Это больно? — спрашивали мы. Она качала головой, но я ей не верила, Инга

вздрагивала каждый раз, когда облокачивалась на машину, открывала дверцу шкафа,

включала свет или телевизор. Случалось даже, что она роняла вещи. Иногда я заходила на

кухню, а тётя Инга сидела на корточках и подметала осколки. Когда я её спрашивала, что

случилась, та отвечала:

— Ах, просто глупая случайность, я такая неуклюжая.

Когда она не могла избежать рукопожатия, то извинялась, потому что люди часто

испуганно вскрикивали. "Женщина-искра" называла её Розмари, но всем было понятно, что

она восхищалась тётей Ингой.

— Почему ты так не можешь, мама? — спросила как-то Розмари тётю Харриет. – И

почему я так не могу?

Тётя Харриет посмотрела на неё и ответила, что Инга не может по-другому сбрасывать

своё внутреннее напряжение, а Розмари своё безостановочно растрачивает, и поэтому таких

разрядок у неё не случается и Розмари должна быть за это благодарна. Харриет всегда была

одухотворённым существом. Она разными способами доходила до собственного внутреннего

центра и возвращалась оттуда прежде, чем стала Мохани и начала носить деревянные бусы.

Когда умерла её дочь, так объяснила это для себя моя мать, то она нашла для себя отца и

сама снова стала дочерью. Тётя желала чего-то постоянного. Чего-то, что удержало бы её от

падения и в то же время помогло ей забыть. Меня такое объяснение никогда не

удовлетворяло, тётя Харриет любила драму, а не мелодраму. Возможно, она была

сумасшедшей, но ни в коем случае не вульгарной. Наверное, чувствовала связь с умершим

Ошо. Должно быть, её успокаивало, что умерший человек может быть настолько живым,

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

потому что живой Бхагван никогда особо её не впечатлял, и она смеялась над его

фотографиями, где он был изображён на фоне своих многочисленных больших автомобилей.

После отъезда моих родителей и тёти Инги, я и тётя Харриет пили мятный чай в

гостиной. Наше молчание было лёгким и задумчивым.

— Ты сейчас пойдешь в дом? — спросила, наконец, тетя Харриет. Она встала и взяла

свою кожаную дорожную сумку, которая стояла у нашего стола. Я посмотрела в глаза

улыбающегося Ошо в деревянной рамке её бус, и кивнула. Он кивнул мне в ответ. Я тоже

поднялась. Харриет обняла меня так крепко, что мне стало больно; я ничего не сказала и