Кристина Грэн - Аферистка

Кубинцы посадили в память о Кларе дерево и прислали мне его фото. Кроме дерева, на снимке были изображены улыбающиеся дети на фоне мемориальной доски. Очень трогательная фотография. Свой тридцать четвертый день рождения я отпраздновала вместе с Карлом, который специализировался на межпозвоночных хрящах. Он стал моим лечащим врачом и в свободное от работы время — любовником. Карл, конечно, женат, как большинство мужчин в его возрасте. Он очень трепетно относился к гонорарам и считал каждый пфенниг.

Карл установил, что жена дорого обходится ему. Ночь с ней (а он занимался с супругой сексом дважды в месяц) стоила, по его расчетам, семь тысяч марок. Он называл жену фригидной и слишком дорогой женщиной. На платоническую любовь Карл был не способен.

С тех пор как я приняла решение жить честно и праведно, у меня начались сильные боли в позвоночнике. Кроме того, я страдала от бессмысленности жизни. Карл называл мои боли психосоматическими. Я была для него интересным случаем в его медицинской практике и к тому же скромной любовницей, довольствовавшейся малым. Апартаменты в гостинице «Рафаэль» я оплачивала сама. Квартира Карла располагалась поблизости.

Карл был очень практичным человеком. Он находил удовольствие во всем, чем бы ни занимался. Болезнь и одиночество заставили меня сблизиться с ним. Карл очень увлекательно рассказывал о заболеваниях позвоночника и относился ко мне заботливо и предупредительно. Ко дню рождения он подарил мне корсет, украшенный дорогими кружевами. Одновременно красивый и полезный для здоровья подарок. Корсет способствовал прямой осанке. Никто никогда не проявлял обо мне подобной заботы.

Я понемногу тратила свои деньги и ничего не требовала от любовника, скромно живя в роскошной мюнхенской гостинице. Я проводила время в ленивой праздности и считала, что работа мешает людям предаваться удовольствиям и задумываться о том, кто они и какими хотели бы стать. Впрочем, на эти вопросы я не смогла бы дать ответы. Я стремилась только к одному — избавиться от боли. Ради этого я терпела уколы, массажи и занималась лечебной физкультурой. Постепенно благодаря искусству Карла я одержала победу над болью. А может, боль прошла сама собой. Похоже, Карл сам не знал, чему именно я обязана своим исцелением, но всем своим видом давал понять, что является всеведущим врачевателем, способным совершить чудо. Я заметила, что врачи часто обладают актерскими способностями.

У меня не было друзей. Я проводила время, читая книги, делая покупки, обедая с Карлом. Время от времени звонила в Цюрих и интересовалась ценами на акции. Я жила на проценты от вкладов. Мюнхен — город с тысячей соблазнов. Здесь можно вести роскошную жизнь. Со времен Геральда здесь ничего не изменилось. Правда, с тех пор у меня поубавилось наивности, зато возросла степень свободы. У меня появились деньги, которые позволяли не воспринимать мужчин всерьез и относиться к ним так, как они того заслуживали.

У Карла имелся загородный домик на озере Штарнберг, где обычно отдыхала его жена. Она ненавидела супруга за его постоянные измены, но разводиться не хотела, поскольку привыкла жить в достатке. Карл тоже ненавидел жену, поскольку она заставляла его притворяться и изворачиваться, но тоже не собирался подавать на развод, так как не желал делить имущество. Все упиралось в деньги. Когда речь заходила об имуществе, удовольствия отходили на второй план. Карл утверждал, что самое важное для человека — здоровье. И это неудивительно, ведь он делал на нем деньги. В клинику стекались пациенты, чьи крестцы и позвоночники не выдерживали напряжения жизни. И Карл творил настоящие чудеса, особенно если лечил симпатичных молодых пациенток.

Я не допускала даже мысли о том, чтобы превратить Карла в одну из своих жертв. Я поклялась себе больше никогда не шантажировать мужчин с помощью секса. Йоханнес Бреннер на всю жизнь отбил у меня охоту заниматься подобным бизнесом. В благодарность за это я часто звонила ему на мобильный и служебный телефоны и оскорбляла непристойными словами. Так я изводила садиста, любившего нагонять на женщин смертельный страх. Я грозила кастрировать его с помощью ножниц, изнасиловать с помощью искусственного пениса, нашпигованного гвоздями, исполосовать ему язык лезвием бритвы. Мне доставляло удовольствие приводить его в смятение. Я чувствовала, как мой голос повергает его в панику. Эти звонки помогали мне избавиться от кошмарных воспоминаний о той новогодней ночи.

Вылечив позвоночник, я сменила любовника. Теперь я встречалась с Бернгардом, продюсером, который всем своим любовницам обещал роль в фильме. Мне он тоже дал подобное обещание, хотя я была значительно старше его пассий и совершенно независима в материальном отношении.

Бернгард был очень занятым человеком, он говорил быстро и употреблял в своей речи массу английских выражений. Его мобильный телефон то и дело звонил, и Бернгард вел переговоры, сыпля кинематографическими терминами. С ним невозможно спокойно поговорить. Впрочем, в этом не было никакой необходимости. Бернгард радушно принимал в своем доме всех, кого считал друзьями и полезными людьми. Он обращался на ты ко всем звездам и считался гением в своей области. Я поддерживала с ним отношения, потому что, во-первых, он обещал дать мне роль в кино, а во-вторых, секс с ним не казался мне обременительным. Обычно я садилась верхом на него, и это уменьшало нагрузку на позвоночник. Бернгард быстро достигал оргазма, потому что не любил тратить время впустую. Быстрота и скорость — девиз его жизни. Он ел и пил так же быстро, как и говорил, и любое промедление приводило его на грань нервного срыва. Бернгард владел виноградником в Тоскане, но мне так и не довелось побывать там. Моя карьера киноактрисы тоже не состоялась. Я не прошла пробы. Опытная мошенница и талантливая актриса в жизни растерялась перед кинокамерой. Это привело к разрыву наших отношений, потому что Бернгард не терпел рядом с собой ничего несовершенного. Я отомстила, бросив его мобильный телефон в аквариум с рыбками в итальянском ресторане, где у нас состоялся прощальный ужин.

Я поняла, что не создана быть актрисой или подругой человека творческой профессии. Леопольд, оперный певец, считал меня немузыкальной и бессердечной. Макс, профессор философии, упрекал меня в том, что я недостаточно образованна и не способна к абстрактному мышлению. Когда меня спрашивали, чем я занимаюсь, я отвечала: «Ничем». Это удивляло и даже пугало моих новых знакомых. Ответ «ничем» ассоциировался у них с капитуляцией перед всеми общественными нормами, представлялся им эксцентрическим. У каждого человека должны быть цели и задачи, определяющие его бытие. Какой смысл имеет существование человека, который ничем не занимается?