Жорж Вотье - Шарлотта. Последняя любовь Генриха IV

Освободившись от своего преследователя, Бассомпьер замедлил шаги, поправил костюм, растрепавшийся от этого бешеного бега, и, повернув голову, приметил на пороге лавки молоденькую и хорошенькую торговку, которая, встретившись с его взглядом, потупилась, покраснела и медленно вошла в лавку.

Видя, что она исчезла, Бассомпьер сделал движение со своей стороны, но после минутной нерешимости продолжал путь большими шагами к улице Гашет.

В конце моста он обернулся. Лавочница опять стояла на пороге и следила за ним глазами. Опять она спряталась, и опять Бассомпьер остановился в нерешимости…

На этот раз нерешимость была продолжительна; он машинально сделал три шага назад, потом передумал и сделал пять шагов вперед, потом, наконец, остался неподвижен и стал крутить свои усы с озабоченным видом.

На колокольне собора Парижской Богоматери пробило полдень. При первом ударе Бассомпьер вздрогнул.

– Уже! Надо идти к коннетаблю, а не то…

Он бросил последний взгляд позади себя. Улыбаясь и краснея, лавочница показалась снова.

На этот раз он не выдержал, быстро повернул и подошел с решительным видом к лавке, рассматривая ее сверху донизу и стараясь увидеть очаровательное личико лавочницы за грудой материй, наваленных на узком окне, – этакой непреодолимой баррикадой для нескромных взоров.

Не видя никого, Бассомпьер решительно вошел. В лавке царствовал полусвет, так что можно было увидеть женщину за прилавком.

Он пошел в ту сторону, натыкаясь на тюки, и, приподняв шляпу, с обольстительной улыбкой сказал:

– Сударыня, простите человека, которого ваши прелестные глаза…

– Что вам угодно? – спросил пронзительный голос.

Обольститель остался разинув рот и вытаращив глаза: перед ним сидела беззубая старуха, смотревшая на него сквозь очки с недоверчивым видом.

– Что вам нужно? Что вы спрашиваете? Надо было отвечать.

– Я спрашиваю… я спрашиваю…

– Может быть, носовые платки…

Бассомпьер ответил не задумавшись:

– Конечно… носовые платки…

– Большие, средние, маленькие?.. У меня есть во все цены: в три су, пять, семь, десять, даже в два ливра.

– Я предпочту в три су.

Старуха сделала презрительное движение и начала раскладывать на прилавке материю, на которую Бассомпьер не смотрел, заботясь увидеть, в каком углу скрывается девушка, которую он видел в дверях.

– Сколько вам отрезать? Дюжину, две, три, четыре?

Бассомпьер машинально наклонял голову.

Через четверть часа, не обнаружив никого, он обернулся и увидел, что старуха, вооружившись длинными ножницами, разрезала материю на квадратные куски; три высокие горы носовых платков, доходившие почти до потолка, лежали на прилавке. Он вскрикнул от удивления:

– Я этого не покупал!

– Извините…

– Это невозможно… Тут будет сморкаться мне и моим потомкам на три столетия!

– Это не мое дело… Теперь довольно?

– Довольно? Слишком много. Я ничего не возьму…

– Вы возьмете все… Вы выбрали.

– Я ничего не выбрал.

– Да!

– Нет…

– Вы сделали знак головой.

– Я не делал знака… Во-первых, я пришел сюда не затем, чтобы покупать носовые платки.

– Зачем же вы пришли?

– Это не ваше дело.

– Вот как!.. Я это подозревала – вы вор.

– Я – вор?!

– Караул! Вор! Вор! Караул!

– Замолчите ли вы, я вам объясню…

– Караул! Вор!

Раздраженный Бассомпьер, не зная, как заставить ее замолчать, ударил кулаком в груду носовых платков, возвышавшихся между ним и старухой, и та исчезла под обрушившейся кучей платков. Крики ее еще усилились. Она теперь кричала:

– Убивают!

Маленькая дверь, находившаяся в глубине магазина, отворилась, и человек, одетый чрезвычайно щеголевато, с обнаженной головой, без плаща, бросился на Бассомпьера, который хотел уже обратиться в бегство. Они посмотрели друга на друга.

– Кончини!

– Бассомпьер!

Удивление сделало их неподвижными и безмолвными, как статуи. Старуха, все под кучей платков, продолжала кричать.

– Не тревожьтесь, – успокоил друга глухо Кончини, – эта женщина сама не знает, что говорит, я заставлю ее замолчать!

Он указал рукой на дверь.

– Вы можете идти, и я даже советую вам сделать это, прежде чем взбунтуются соседи…

Когда Бассомпьер вышел из лавки и услыхал, что дверь заперлась за ним, он машинально поднял глаза на вывеску, на которой были представлены два ангела, безобразно размалеванные. В первом этаже тихо отворилось окно, высунулась белая рука, и записка, сложенная вчетверо, спустилась на землю. В записке стояли только эти слова: «В девять часов, на Разменном мосту». Бассомпьер поднял, прочел, и все это продолжалось не долее нескольких секунд.

Приподняв голову, он очутился лицом к лицу с толпой соседей, которых привлекли крики старухи и которые рассматривали его с любопытством.

Он оттолкнул их, бросился бежать и остановился шагов через триста, спрашивая себя: «Что мог там делать фаворит королевы?»

Во весь этот день он не думал более о Шарлотте де Монморанси.

Пока Бассомпьер переживал эти приключения, король в Лувре велел призвать к себе Сюлли, который сделался самым верным, самым мудрым советником короля.

Годы еще увеличили серьезный вид, который в молодости, при веселом дворе короля Наваррского, наградил его прозвищем Пугало. Его длинная седая борода, совершенно голый череп, чопорная и торжественная походка, жеманный костюм устарелого фасона и потертой наружности делали его постоянным предметом шуток при дворе и находили пощаду только в глазах короля, нежность и доверие которого к Сюлли были неограниченны.

Но Генрих был еще молод сердцем и духом; он любил окружать себя молодыми людьми; он любил, чтобы вокруг смеялись, и строгие лица пугали его. Старый слуга часто был забываем в Арсенале, где проводил дни и ночи за прилежной работой и куда король отправлялся к нему, когда хотел говорить с ним о государственных делах, когда капризы Марии Медичи или дерзости Кончини выгоняли его из дворца. Тогда разговаривали о прошлом, о том времени, когда молодой Росни подвергался приключениям на больших дорогах во Франции, вслед за королем Наваррским…

Сюлли призывали в Лувр только в важных случаях. Поэтому он явился в большом волнении, зная, что король выздоравливает, и предполагая, следовательно, что случилось какое-нибудь важное политическое или, может быть, домашнее событие.

Но беспокойство его было непродолжительно, потому что, как только он вошел в комнату короля, тот весело приподнялся на кровати.

– Ты знаешь новость, Сюлли? Он отказывается! Он отказывается!

– Кто отказывается?

– Бассомпьер… Он не женится на девице де Монморанси.

– В самом деле! И это все?