Жорж Вотье - Шарлотта. Последняя любовь Генриха IV

Сюлли повернулся к нему спиной и обернулся к королеве.

– До короля дошли слухи, что синьор Кончини намерен купить Ла-Ферте…

– Что я вам говорил? – сказал Кончини с насмешкой. – Я угадывал по угрюмому виду герцога, что дело идет обо мне…

– Молчите! – сказала королева с благосклонным видом. – Дайте говорить господину де Сюлли; вы будете отвечать после.

Итальянец с досадой раскинулся на огромном кресле и сделал Сюлли знак рукой.

– Продолжайте…

– Я имею честь говорить с ее величеством, а не с…

– Хорошо, хорошо, – перебила Мария Медичи, – я слушаю вас.

– Я сказал уже вашему величеству, что король узнал о намерениях синьора Кончини и поручил мне выразить вам свое неудовольствие.

– Свое неудовольствие, мне! Но разве это касается меня? Для чего он не обращается к синьору Кончини?

– Он предполагает, что замечание с вашей стороны будет лучше принято…

– Это насмешка?

– Нет… но расположение вашего величества к синьору Кончини…

– Я отдаю свое расположение кому хочу и не желаю, чтобы мне мешали выбирать моих слуг. Прошу вас передать эти слова королю и самому помнить их…

– Я не знаю, чему обязан этим предостережением…

– Если вы меня не понимаете, то я понимаю сама себя… А теперь, если мой царственный супруг желает сделать меня посредницей его неудовольствий, скажите мне, в чем дело.

– Дело идет о покупке Ла-Ферте…

– Вы уже говорили об этом… сколько раз еще будете вы повторять?

– Последний, если вы удостоите выслушать меня.

– Мне кажется, я слушаю вас уже полчаса… Я полагаю, король назвал вам причины своего неудовольствия?

– Франция бедна; большие дороги покрыты несчастными, у которых нет ни крова, ни одежды, ни пищи, которых нищета доводит до самых опасных крайностей. Парижский народ умирает с голоду, и в последний выезд его величества целые толпы неимущих собрались около его кареты и громкими криками требовали хлеба…

– Эта картина очень печальна… но какое отношение имеет она к тому, что вас привело?

– Король опасается, что в настоящую минуту эта покупка произведет неприятное впечатление и его народ станет роптать.

– Какое смешное опасение!.. Народ станет роптать… Уж не умирать ли нам с голоду, чтобы доставить удовольствие французским нищим?

– Ваше величество не так понимаете меня… Дело идет о ваших собственных интересах, и опасение огласки…

– Огласки!.. Где вы видите тут огласку, позвольте спросить?

– Народ увидит…

– Я уже вам сказала, что не забочусь о мнении черни… Я не знаю, какую странную роль играете вы здесь, господин де Сюлли… Вы осмеливаетесь говорить мне об огласке… Перестаньте, пожалуйста, объясняться загадками и скажите мне, о какой огласке вы шумите так.

– О состоянии синьора Кончини… Это состояние позволяет ему тратить миллион на покупку поместья, когда все французское дворянство разорено, когда буржуазия страдает.

– Разве запрещено иметь состояние в настоящее время?.. Притом синьор Кончини иностранец.

– Вся Франция это знает… Вся Франция знает также, что, когда он приехал сюда в свите вашего величества девять лет тому назад, у него не было ничего в кармане…

Мария Медичи сделала два шага к Сюлли, протянув руку; глаза ее сверкали гневом.

– А! Вы сказали наконец!.. Вот чего вы не осмеливались сказать прежде… Вот что вы осмеливаетесь повторять каждый день королю, что вы осмеливаетесь распространять в публике… Неужели вы думаете, что я не знаю ваших проделок?..

Мария Медичи остановилась, и ее запальчивость вдруг стихла. Старый министр, сначала боязливый, почти робкий, гордо поднял голову, когда разразилась гроза. Он часто говорил жестокие истины Генриху IV и научился пренебрегать королевским гневом. Отрывистым и резким голосом, высоко подняв голову, без смущения и фанфаронства он отвечал:

– Я уже имел честь заметить вашему величеству, что я буквально передаю поручение короля…

Кончини, равнодушно и насмешливо присутствовавший при начале разговора, и лицо которого мрачнело мало-помалу, по мере того как разговор принимал тон более неприятный для него, встал с дерзкими движениями. Но решительный вид и презрительная надменность Сюлли заставили его одуматься, поэтому он только бросил на него взгляд, полный ненависти, и опять сел, не сказав ни слова.

Королева обратилась к Сюлли:

– Вы, может быть, правы… Я не стану стараться узнавать, кто мог вбить в голову короля подобные идеи… Если вам дано это поручение, отвечайте королю, что синьор Кончини властен располагать своим состоянием, что он распоряжается им как хочет и что я не считаю себя вправе вмешиваться в его частные дела.

– Могу ли я, по крайней мере, сказать королю, что ваше величество постараетесь не допустить…

– Опять!.. Эта настойчивость…

– Внушена участием к пользе вашего величества… Народ не привык отделять имени королевы от имени Кончини и припишет престолу ответственность за неблагоразумие…

– Пусть народ делает что хочет – неужели надо вам это вечно повторять?.. Притом он знает, что думать… Очень мне нравится забота короля о достоинстве престола, и я очень сожалею, что он не всегда думал так… особенно в то время, когда хотел посадить на этот престол Габриэль д’Эстре… и мало ли еще кого!..

– Король мог делать ошибки, но народ от этого не страдал.

– Как же пострадает народ, позвольте спросить, если синьор Кончини купит Ла-Ферте?

– Народ не должен знать в это время нищеты и голода, как щедро награждала королевская рука иностранного фаворита.

– Но кто может помешать мне награждать моих слуг? Скажите мне, совестится ли король расточать деньги своим любовницам?

– Король не расточает по весьма основательной причине: у него нет денег…

Кончини вполголоса сказал что-то по-итальянски; слова его поразили королеву; она взглянула на него, потом пристально посмотрела на Сюлли.

– Извините, – сказала она с притворной вежливостью, – что я не поняла раньше цели вашего посещения… Его величество желает, без сомнения, заставить меня наполнить его шкатулку.

Министр сделал движение, но королева не дала ему времени раскрыть рот.

– О! Вы напрасно трудились… Я принесла ему приданое, слава богу, довольно значительное, и не моя вина, что половина была уже промотана, когда я приехала… Я сделала достаточно, и не мне поправлять беспорядочное состояние финансов…

– Беспорядочное состояние финансов! – вскричал Сюлли, задыхаясь от гнева.

Сдавленный хохот напомнил ему о присутствии Кончини и внушил непримиримое желание мщения. Старый министр вдруг сделался спокоен, отвесил низкий поклон и сказал совершенно хладнокровно:

– Ваше величество не так перетолковали мои слова. Поручение, данное мне королем, имело очень простую цель… Король поручил мне напомнить вам, что Ла-Ферте – владение княжеское и что как глава французского дворянства и хранитель своей чести он ни в каком случае не может позволить синьору Кончини купить это поместье.