Филиппа Грегори - Еще одна из рода Болейн

– Помнишь Генриха Перси? – неожиданно спросил брат.

– Конечно.

– Он тоже любил. Более того, обручился. Более того, женился. Сильно это ему помогло? Нет. Сидит теперь сиднем в Нортумберленде, женат на женщине, которая его люто ненавидит. Любит по-прежнему, сердце разбито, надежды потеряны. Выбирай сама. Можешь любить и жить с разбитым сердцем, а можешь постараться выжать что удастся из этой жизни.

– Как ты?

– Как я, – отозвался он угрюмо.

И, сам того не желая, посмотрел вниз, где Фрэнсис Уэстон склонился над Анной, заглядывая через плечо в ноты. Фрэнсис почувствовал наши взгляды, поднял глаза. Улыбнулся, но не мне, он смотрел мимо меня, на брата, такая близость между ними, что нельзя не заметить.

– Я никогда не иду на поводу своих страстей, никогда им не следую, – угрюмо продолжал Джордж. – Семья – вот что важнее всего, вот что заставляет биться мое сердце. Ни один мой поступок не причинит Анне ни малейших неприятностей. У нас, Говардов, для любви нет места. Мы – придворные с головы до пят. Наша жизнь при дворе. А при дворе для любви нет места.

Фрэнсис Уэстон слегка улыбнулся, когда Джордж отвел взгляд, и снова занялся нотами.

Брат сжал мои холодные пальцы:

– Придется прекратить с ним встречаться. Поклянись своей честью.

– Не могу я поклясться честью, чести у меня не осталось, – пробормотала я уныло. – Была замужем, наставляла мужу рога с королем. Вернулась к мужу, а он возьми да умри раньше, чем успела ему сказать, что люблю его – могу полюбить. А теперь, когда нашелся человек, которого полюбила всем сердцем, ты мне велишь поклясться честью, что перестану с ним видеться. Хорошо, клянусь. Честью клянусь. Хотя во всех нас – трех Болейнах – и капли чести не найдется.

– Браво! – Джордж обнял меня, поцеловал в губы. – Разбитое сердце тебе к лицу. Выглядишь ужасно аппетитно.

Мы отплыли на следующий день. Я поискала Уильяма на палубе, увидела – он старательно избегает моего взгляда. Спустилась к другим дамам, прилегла на подушки и мгновенно заснула. Больше всего мне хотелось так проспать ближайшие полгода, а потом уехать в Хевер к детям.

Рождество двор проводил в Вестминстере, Анна в центре всех развлечений. Церемониймейстер затевал маскарад за маскарадом, провозглашая ее королевой мира, королевой зимы, королевой Рождества. Всем, чем угодно, только не королевой Англии, но все знали – титул не за горами. Генрих отвез ее в Тауэр, где она, словно принцесса какая-нибудь, выбирала себе королевские драгоценности.

Их с Генрихом комнаты теперь рядом. Без всякого стыда они вечерами удаляются то в его, то в ее опочивальню, откуда вместе показываются по утрам. Он купил ей шикарную, черного шелка, отороченную мехом накидку – принимать посетителей у него в спальне. Больше я не делю с ней комнату, не хожу за ней по пятам. В первый раз с самого детства я по ночам одна. Какое это удовольствие – греться у маленького камина, зная, что Анна не ворвется в комнату, желая выместить на мне свой гнев. Но порой бывает одиноко. Долгие ночи, а то и холодные дождливые дни провожу я в мечтах, сидя у огня. Кале, теплое солнышко, нагретый песок дюн – теперь они за тысячу лет. Мне кажется – я превращаюсь в ледышку, как дождь пополам со снегом на черепичных крышах.

Я пыталась найти Уильяма, и кто-то мне сказал, что он уехал к себе на ферму приглядеть за сбором репы и забоем скота. Все думаю о нем, как он там, в маленьком поместье, занимается делом, настоящим делом, пока я тут томлюсь при дворе в паутине сплетен и скандалов, озабоченная только увеселением двух завзятых бездельников, только о себе и думающих.

На шестой день после Рождества, в самый разгар праздников, Анна пришла ко мне и спросила, как женщина узнает, что зачала. Мы посчитали дни с последних месячных, ждать еще неделю, а ее уже тошнит по утрам, и мяса она есть не может. Слишком рано, объяснила я, там видно будет.

Она считала дни. Иногда я замечала, что сестра замирает в мечтах, – так ей уже хочется ребенка.

В тот день, когда, по расчетам, пора было быть кровотечению, она всунула голову в дверь и закричала в восторге:

– Не пришло! Значит, я беременна?

– Это еще ничего не значит, – грубо оборвала ее я. – Один день не считается. Надо хотя бы месяц подождать.

Прошел день, за ним другой. Она пока не сказала Генриху, но он, я думаю, как всякий мужчина, и сам мог посчитать. У обоих взгляд как у канатоходцев, балансирующих на веревке на ярмарочной площади. Он не решился спросить ее, пришел ко мне узнать, были ли у Анны месячные.

– Пока неделя или две задержки, ваше величество, – почтительно ответила я.

– Послать за повитухой?

– Еще нет. Лучше подождать до второго месяца.

Он встревожился:

– Мне что, не стоит с ней?..

– Просто будьте поосторожней, – посоветовала я.

Он продолжал хмуриться, и я подумала: верно, страстное желание завести ребенка скоро убьет всю радость их любовных игр, а дело даже еще до венца не дошло.

В январе стало ясно – месячные опять не пришли. Тогда она призналась королю, что ждет ребенка.

На него было приятно посмотреть. Столько лет прожить с бесплодной женой – а теперь сама мысль о беременности как живительная влага на поле в августовскую сушь. Они будто притихли, казались друг другу почти незнакомцами. До того страстные спорщики, страстные любовники, они вдруг захотели получше узнать друг друга. Анна часто отдыхала, ее приводила в ужас сама мысль о том, что можно потревожить зарождающееся в глубине тела дитя. Генрих садился рядом, словно его присутствие так же необходимо сейчас, как тогда, когда дело началось. Ему хотелось обнимать ее, все время идти рядом, оберегать от всевозможных усилий.

Он уже столько раз видел, как беременность кончается рыданием женщин и полным разочарованием. Он радовался родившимся детям, горевал, когда их вскорости уносила непостижимая смерть. Ему казалось – беременность Анны его полностью оправдывает. Бог его наказал за то, что он женился на вдове брата. А теперь Бог снял проклятие: его будущая жена, первая настоящая жена, подсказывала легко приспосабливающаяся совесть короля, зачала, когда еще пары-тройки месяцев не прошло. Он обращался с Анной с нежностью и уважением, он торопился принять новый закон, который позволит им наконец пожениться, – новый английский закон в новой Английской церкви.

Свадьба прошла в полной тайне в Уайтхолле, лондонском доме Анны, доме ее покойного врага, кардинала. Двумя свидетелями были двое друзей короля – Генрих Норрис и Томас Хинедж, сопровождал короля Уильям Брертон. Мы с Джорджем выполняли приказание – пусть все считают, что король и Анна ужинают в спальне. Мы решили – лучше всего сделать вид, что ужин на четверых, заказали самые лучшие кушанья, велели подать их в спальне у короля. Двор, наблюдая, как туда несут роскошные блюда, решил, что король затворился с тройкой Болейнов. Какое жалкое мщение – сидеть в кресле Анны, есть с ее тарелки, покуда она выходит замуж за короля Англии. Однако забавно. Сказать по правде, я примерила и ее черную шелковую накидку, раз уж сестры нет поблизости. Джордж поклялся, что она мне ужасно идет.