Джиллиан Брэдшоу - Сердце рыцаря

– Миледи, – Ален де Фужер, как водится, говорил за всех троих, – почему вы остановились?

Мари недоуменно посмотрела на него.

– Вы едете не в ту сторону, – проговорила она и мысленно содрогнулась от того, насколько неуверенно звучали ее слова.

Де Фужер колебался, и один из двух рыцарей посмотрел на него с досадой. Мари решила, что раздосадованный мужчина скорее всего состоит в родстве с командиром отряда, хотя красота Алена казалась почти чрезмерной, а его спутник до странности походил на жабу – щербатую жабу с волосами песочного цвета. Насколько она поняла, спутника звали Тьер.

– Скажи ей правду, Ален, – посоветовал он. Ален колебался еще секунду, но потом кивнул:

– Хорошо. Леди Мари, мы едем в Ренн.

Мари замерла в изумлении. Ренн был столицей одного из трех крупных графств Бретани. Ее сердце снова отделилось от разума, и она почувствовала странную отстраненность, словно все это происходило с кем-то другим.

– Вы же говорили, что мы едем к управляющему герцога Роберта! – запротестовала она.

– Нет, – возразил Ален, страшно довольный собой. – Я сказал, что мы едем ко двору герцога. Герцог Хоэл сейчас находится в Ренне.

Герцог Хоэл Бретонский! Мари растерянно смотрела на своих сопровождающих. Дагу воспользовалась удобным моментом, выдернула поводья из рук Мари и боком отошла к сочной траве на обочине дороги. Мари поспешно ударила ее по бокам, чтобы повернуть лошадь обратно, откуда они приехали, но тут зловредная кобыла прижала уши и заартачилась. Тьер моментально оказался рядом с ней. Перегнувшись, он поймал поводья – этот жест мог бы быть услужливым, но внезапно оказался совсем иным. С жабьей усмешкой он надел конец поводьев себе на руку. Только тут Мари поняла, что происходит похищение. Вот почему у нее было ощущение, будто она что-то упустила! Дело не в том, что она была глупа: просто ее обманывали.

«Герцог Хоэл! Иисусе сладчайший, мне следовало бы сообразить! Конечно, герцог Бретонский не откажется заполучить такое богатое владение, как Шаландри!»

– Вы мне лгали! – яростно крикнула она Алену.

– Я не лгал! – самодовольно возразил тот. – Я сказал вам, что меня прислали вас сопровождать к герцогу, который является вашим законным сюзереном. И это правда.

– Мой законный сюзерен – это Роберт Нормандский! – запротестовала Мари. – Вы сказали, что получили приказ от управляющего герцога Роберта!

Ален покачал головой.

– Я этого не говорил, – заявил он, кичась собственным хитроумием. – Я сказал, что действую именем герцога и что герцог Роберт назначил управляющего, а он это сделал. Я не лгал. А вы думали то, что вам хотелось думать.

– Вы знали, что обманываете меня! – крикнула Мари, покраснев от ярости. – Конечно, я была дурочкой, приняв вас за настоящего и благородного рыцаря и поверив...

Она замолчала. Поверила она леди Констанции. Она сочла Алена честным, потому что настоятельница велела ей ехать с ним. Невозможно было поверить, чтобы настоятельница с ее любовью к родословным и знакомством со всеми благородными семействами Бретани обманулась относительно вассалитета какого бы то ни было рыцаря. И Мари теперь вспомнила, что сама Констанция была из бретонских Пантьевров и единокровной сестрой герцогини Бретонской. Констанция потворствовала похищению.

Мари старалась стать святой и смиренной, однако ее род давно славился рыцарями, отличавшимися яростью в сражениях. Известие о том, что ее предательски отдали в руки врагов, погрузило ее в холодное бешенство. Ее внутреннее «я» уже не играло роль стороннего наблюдателя. Оно с яростной сосредоточенностью искало наилучший способ бегства.

Мари больше не протестовала. Слишком много шума, слишком яростное сопротивление – и рыцари могут привязать ее к седлу на весь остаток пути. Она набросила на лицо длинный белый плат послушницы и сделала вид, будто безуспешно пытается справиться с чувствами. Наклонив голову, она сжала на коленях руки, дрожавшие от гнева.

Ален возмущенно заявил, что он и есть настоящий рыцарь и верный слуга герцога, однако, не получив от нее ответа, пришпорил коня и гордо прогрохотал по мосту впереди нее. Тьер секунду колебался, а потом крепче сжал поводья Дагу и звонко шлепнул ее по крупу, направляя на мост. Третий рыцарь, Гийомар, чуть приотстал – и они молча поехали по Бретани.

Тьеру было жаль пленницу. Смерть брата явно стала для нее большим потрясением; его тронуло то, с какой молчаливой болью она приняла это известие. И конечно же, жестоко было пользоваться ее горем. Нехорошо было и то, что они обманом увезли послушницу из монастыря – пусть даже настоятельница посмотрела на их уловку сквозь пальцы. И хотя справедливость на их стороне (Тьер не сомневался в том, что Бретонский герцог имеет права на Шаландри), но для девушки это было тяжело. К тому же она хорошенькая, решил он про себя, глядя сбоку на ее опущенную голову. У Мари были сильные, четкие черты и по-модному высокий лоб, которого не коснулись такие уловки, как выщипывание или выбривание. Ее глаза под ровными темными бровями были темно-серыми. Простое монашеское одеяние – черное платье и белый плат – конечно, ей не к лицу, но Тьер с удовольствием представил себе, какова она без этих одежд. Славные широкие плечи, славные широкие бедра – да и то, что между ними, тоже очень славное.

Мари подняла глаза, и Тьер адресовал ей ухмылку, которая должна была бы стать ободряющей. Она сразу же снова стала смотреть на свои сложенные руки, и он безнадежно вздохнул. У него никогда не шли дела с хорошенькими девицами – по крайней мере с благородными. Он был не только уродливый, но и безземельный. Безземельные рыцари не женятся. Как можно взять жену, если у тебя нет дома, а постель у тебя – в зале твоего господина, где спят еще дюжина или две твоих товарищей по оружию? Даже Ален (который, как Мари правильно угадала, был кузеном Тьера) вряд ли сможет жениться, а ведь он – второй сын сеньора, а не просто нищий племянник. Однако Тьер любил общество женщин, когда ему удавалось в него попасть.

– Мы не сделаем вам ничего дурного, леди Мари, – пообещал он. – Герцог Хоэл обойдется с вами честно.

Она ничего не ответила. Тьер снова вздохнул, и дальше они ехали в молчании.

В тот день они находились в пути почти четыре часа. Кобыла Дагу продолжала безобразничать: упиралась у ручьев, рвалась на луга, а порой лягала коня Тьера или пыталась кусаться. Тьер выломал ивовый прут и стегал кобылу всякий раз, как она принималась артачиться – но все равно к тому моменту, когда они добрались до аббатства Бонн-Фонтейн, где им предстояло переночевать, у него заболели руки из-за того, что постоянно приходилось дергать поводья. Мари побледнела от усталости и болезненно понурилась в седле. Она отвыкла ездить верхом, а ход у Дагу был тряский. Тем не менее когда аббат вышел к сторожке, чтобы поздороваться с ними, Мари быстро соскользнула с лошади и упала перед ним на колени.