Элизабет Бойл - Любовные послания герцога

Фелисити запаниковала:

– Он уезжает?

Леди Чарлз вздохнула:

– Да. Примерно полчаса тому назад он приказал Стейнсу укладывать свои вещи.

Фелисити вскочила:

– Куда он уезжает?

– Откуда мне знать? – сказала леди Чарлз. – Он в отвратительном настроении.

Э нет. Тэтчер не может уехать без нее.

– Как вы думаете, он простит меня?

– Конечно, простит, – сказала Джамилла, поглядывая на нее поверх чашки с чаем. – Не забудь о взгляде, дорогая. Воспользуйся им.

Ах да, взгляд! Она им воспользуется, а если это не поможет, то будет просто умолять его о прощении. Фелисити бросилась к двери, но остановилась.

– Нет, мне не успеть туда вовремя.

Мать Тэтчера улыбнулась и кивком показала, чтобы Фелисити продолжала путь.

– Возьми мой экипаж. Он стоит прямо перед главным входом.

– Спасибо, леди Чарлз, – сказала Фелисити. – Как я сумею вас отблагодарить?

– Роди мне внуков. Много внуков, чтобы я могла баловать их.

Фелисити кивнула, потом вдумалась в ее слова, глаза ее округлились, и она ощупала свой очень плоский живот.

– Детей?

– Да. И целый дом, пожалуйста, – приказала леди Чарлз бодрым голосом.

Бросившись к двери, Фелисити возблагодарила судьбу за то, что она вовремя прислала сюда леди Чарлз.

Судьба, как оказалось, почти не имела к этому отношения.

Леди ждали еще некоторое время после того, как захлопнулась дверь и отъехал экипаж, сразу же набрав бешеную скорость. Потом леди Чарлз уселась и кресло и одарила аудиторию лучезарной улыбкой.

– Отличная работа, Роузбел, – сказала леди Рода. – Мне понравилось твое представление, дорогая. Великолепно. Очень драматично. А твоя, дорогая Диана, реплика относительно расторжения брака была гениальна! Ты заметила, как она побледнела?

Диана усмехнулась:

– Да, мне кажется, все прошло идеально!

Миранда наклонилась вперед, насколько позволял ей большой живот, и сказала леди Чарлз:

– Как я понимаю, ваш сын тоже ничего не подозревает?

– Он поверил абсолютно всему, – заявила леди Чарлз.

Все присутствующие зааплодировали, разумеется, за исключением Джека, который стоял в дверях и, открыв рот, смотрел на них.

– Значит, вы поставили весь этот спектакль? – Это был не вопрос, это был мужской ужас, облаченный в словесную форму. – Вы позволили Фелисити думать…

Все леди дружно кивнули.

Он покачал головой, как будто все еще сомневаясь, можно ли этому верить.

– Интересно узнать, чья это была безумная идея?

В уголке поднялись вверх две руки.

– Наша, – сказала Талли, кивая на Пиппин. – Это взято из финальной сцены нашей новой пьесы «Исчезнувший герцог».

– Мне следовало бы давно об этом догадаться, – простонал Джек.

Когда Фелисити прибыла к дому на Гросвенор-сквер, на обочине перед домом выстроилось несколько экипажей, в которые шла погрузка, казалось, всего имущества Холлиндрейка. Легион лакеев, облаченных в голубые с белым ливреи дома Холлиндрейков, таскал сундуки и коробки, а также всевозможные чемоданы.

Короче, происходящее было похоже на вавилонское столпотворение.

Пробираясь сквозь весь этот хаос к дому, она заметила, как один из лакеев пронес мимо нее очень знакомый чемодан. Ее чемодан.

– Минуточку! – остановила она лакея. – А с этим что вы собираетесь сделать?

– Погрузить его в телегу, мисс.

– Оставьте его, это мой чемодан.

Лакей презрительно фыркнул:

– Он принадлежит герцогине Холлиндрейк.

Фелисити уперла в бока руки. Пусть даже она не переоделась со вчерашнего вечера, а лицо ее припухло и покраснело от выплаканных слез, но она не зря все эти годы отрабатывала манеры герцогини в расчете на свой будущий высокий статус.

– Я и есть герцогиня Холлиндрейк, – сказала она. Лакей взглянул на нее скептически, но это продолжалось одно мгновение, а потом выражение его физиономии изменилось.

– Прошу прощения, ваша светлость. Куда прикажете отнести это, ваша светлость?

Фелисити приходилось в своей жизни часто переезжать в связи с новыми назначениями отца, причем нередко делать это в спешке или даже среди ночи, так что она оказалась в своей стихии.

– Грузите это в головной экипаж, – приказала, она. Потом, оглядевшись вокруг, она вдруг поняла, что все уложено неправильно, и принялась исправлять положение.

– Нет, нет, нет, – говорила она одному из злополучных парней, спускавшемуся по лестнице с сундуком. – Это следует грузить не в телегу, а в экипаж его светлости. А вдруг он решит поехать верхом, а не внутри экипажа? Ему потребуется, чтобы одежда для верховой езды была под рукой!

С верхней ступеньки лестницы послышался голос, при звуке которого сердце ее сделало толчок и сильно-сильно забилось.

– С какой стати мне бы вдруг захотелось покинуть твою восхитительную компанию?

Фелисити круто повернулась.

– Тэтчер? – Она бросилась вверх по лестнице к нему в объятия, но остановилась, не добежав одну ступеньку, все еще не уверенная в том, как вести себя дальше, несмотря на задорный блеск в его глазах.

– Я не тот человек, который писал тебе эти письма, – сказал он. – И не тот человек, в которого ты влюбилась.

– Я это знаю, – сказала она. – По-настоящему я влюбилась только в одного мужчину. Я влюбилась в тебя.

Он посмотрел на нее сверху вниз.

– Я хотел сказать тебе вчера, но ты…

– Но я ушла. Признаюсь, что тогда я поступила глупо. Но теперь я вернулась. Если, конечно, ты хочешь меня простить…

Казалось, что замер каждый член персонала Холлиндрейков, как будто в этот момент решались и их судьбы.

И счастливый Тэтчер не заставил их долго ждать. Схватив свою молодую жену в объятия, он крепко поцеловал ее в нарушение всех правил приличия.

– Я так рада тому, что ты оказался моим Холлиндрейком. Хотя я уже почти примирилась с мыслью о том, что буду бедной и неприметной.

– Боюсь, что тебе придется привыкать быть чрезвычайно богатой и ужасно избалованной.

Фелисити улыбнулась:

– В таком случае почему бы вам не начать баловать меня прямо сейчас и не поцеловать еще разок, ваша светлость? Это, конечно, неприлично, тем более на глазах у всего Мейфэра, но мы могли бы таким образом добавить последние штрихи к нашей дурной славе перед отъездом на медовый месяц и дать кому-нибудь другому шанс скандализировать высшее общество. – Она взглянула на экипажи, в которые продолжали грузить вещи. – Значит, мы уезжаем на медовый месяц, не так ли?

Он кивнул и наклонился, чтобы еще разок как следует поцеловать ее, представляя себе при этом, как он будет заниматься с ней любовью в последующие дни, недели, годы. И, к его большому удовольствию, никто не беспокоил их, давая возможность герцогу и герцогине Холлиндрейк целоваться столько, сколько они пожелают.