Елена Езерская - Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя

Всю дорогу обратно она не переставала думать об Энрике, и лишь на подъезде к Парижу ее стали одолевать сомнения — сможет ли она опять найти Владимира? И состоится ли эта встреча до того, как Калиновская осуществит свой злодейский план, и не опоздает ли она? Впрочем, Анна решила немедленно по возвращении посоветоваться с Киселевым, рассказав ему обо всем, что узнала от Энрике. От вокзала она взяла фиакр и велела вести себя на Монмартр.

Париж ее удивил — город явно носил следы настоящей военной баталии. Анна проезжала мимо целых кварталов, разрушенных стрелявшей по ним тяжелой артиллерией. То тут, то там на тротуарах валялись камни, обломки мебели и каких-то бочек — остатки разметенных баррикад. И над всем витал странный гнилой запах, исходивший то ли от продукта какого-то горения, то ли от лекарственного сбора.

— Что это? — с тревогой спросила Анна возчика.

— Холера, — через плечо бросил тот. — Трупы-то после восстания некому было убирать, а тут — жара, ни ветерка, вот и понеслось. Да вы не бойтесь, мадам, сейчас уже почти все на убыль сошло. Народ возвращается в город, все наладится.

Анна не стала с ним спорить, но у нее вдруг отчего-то резко заныло сердце, и в душу вкралось неприятное предчувствие. Ощущение опасности разрасталось по мере приближения к дому. И когда фиакр, наконец, вывернул от последнего виража серпантина на их улицу, у Анны закружилась голова. Улица была тихой и пустынной, словно вымершей. В домах не было света, не было жизни. И ее дом походил на все другие дома в их квартале — притихший и пустой, с мрачными глазницами окон.

«Только не это, Господи, только не это…» — вихрем пронеслось в голове…

— Если хотите, я могу отвезти вас в гостиницу, — предложил подошедший к Анне возчик, видя, как она всматривается в темные окна дома и стучит в дверь.

Анна беспомощно оглянулась на него и кивнула, но потом вспомнила, что ее средства на исходе, и решила ехать к Киселеву. Если граф в Париже, он, без сомнения, поможет ей и, она надеялась, объяснит, что сталось с ее семьей.

Случившееся едва не подкосило ее. Всю дорогу до Парижа Анна жила одной мыслью — увидеть детей, прижаться к ним, расцеловать и почувствовать их любовь, которая всегда поддерживала и согревала ее материнское сердце. Она мечтала услышать очаровательный лепет Катеньки и жизнерадостный смех сына. Ей так не хватало все, это время родного тепла этих светлых, ангельских душ.

Довольно с нее и того, что произошло с Владимиром. Анна до сих пор не могла смириться с тем, что он изменился. Конечно, болезнь оправдывала его беспамятство — Анна и прежде знала подобные случаи, но она и представить себе не могла, что когда-нибудь это коснется ее самой. И ей придется видеть, как венчанный супруг отзывается на чужое имя и уходит с чужой и даже враждебной ему женщиной, уверенный, что все это — настоящее: и его имя, и его новая жизнь, и эта разлучница.

Тяжесть пережитого — потеря Энрике и трудный путь домой — на время отвлекли Анну от мыслей о Владимире, но в миг их встречи она впервые начала осознавать всю глубину пропасти, разделявшую их сейчас. Она увидела, что «пан Янек» отнесся к ней с сердечностью, он был предупредителен и даже нежен, наверное, на какое-то мгновение почувствовал волнение крови… Но это была обычная тяга мужчины к привлекательной женщине, горячо и страстно убеждавшей его в существовании тайной, почти мистической связи между ними.

Новый Владимир видел в ней кого угодно: искусительницу, женщину, обезумевшую от горя утраты близкого человека, — только не ее саму, Анну, жену и мать его детей. И потому для Анны вежливый интерес «пана Янека» к ее появлению на его пути казался еще большим злом, чем равнодушие, которого вполне справедливо было бы ожидать в этом случае от бесконечно чужого ей человека.

Анна уже сожалела, что поторопилась с той встречей. Быть может, действуй она умнее, расчетливее, ей удалось бы постепенно войти в его доверие, заставить увлечься собою по-настоящему, а потом припомнить то, что он потерял. А быть может, память и сама вернулась бы к нему — понемногу, пока он вспоминал бы ее поцелуи, ее объятия, и эта — истинная память — вытеснила бы, наконец, ту, что придумала для него подлая Калиновская.

Увы, с другой стороны, после того, что ей рассказал Энрике о коварных планах «синьоры Ванды», Анна понимала: у нее не осталось бы времени на столь долгий путь к тайникам сознания Владимира. Судьба не дала ей времени на то, чтобы терпеливо подбирать ключи к тем дверцам его памяти, что закрылись, когда он был ранен в злополучный день. Ей надо было спешить, а у поспешности — одни недостатки. И сейчас Анна переживала, решая, оттолкнула ли она навсегда «пана Янека» своей горячностью или, наоборот, заставила задуматься и самому поразмышлять над теми или иными несоответствиями в своей жизни.

Понимая, что подобное беспамятство возможно, Анна никак не хотела смириться с тем, что все это — не притворство и что Владимир действительно все забыл. Произошедшее с ним казалось ей какой-то дьявольской игрой. Неужели, увидев ее портрет в медальоне, он ни на минуту не засомневался в той «правде», которую еще недавно внушали ему? Неужели он не только ослеп и оглох, но и перестал думать, и теперь всем в нем распоряжалась Ольга — особа хитрая и беспринципная?

Поначалу Анна обрадовалась, услышав, что следы Владимира опять ведут в Париж. Здесь она надеялась привести его к детям, к Варваре, которая знала много лечебных рецептов и не таких потерявшихся поднимала. Но теперь эти ее надежды развеялись. Она приехала к опустевшему дому, без малейшего намека на то, где находятся ее близкие и что с ними случилось. Но Анна не собиралась отступать.

Ее отличительной чертой всегда была уверенность, что все еще впереди. Анна знала цену отчаянию, но никогда не поддавалась ему настолько, чтобы терять желание жить и перу в перемены к лучшему. И даже сейчас, когда она убедилась в серьезности болезни супруга, Анна не утратила надежды на его спасение. Просто путь, который ей необходимо было пройти для этого, оказался чуть длиннее и тернистее, чем прежде она представляла себе.

Анна вообще не умела сдаваться — ни на милость победителя, ни под давлением обстоятельств. Препятствия делали еще упорнее, неудачи заставляли собраться с мыслями и укрепить волю. И если она оглядывалась назад, то лишь для того, чтобы удостовериться, что свет — впереди.

— Анастасия Петровна, голубушка! — Киселев так обрадовался ей, что Анна поняла: граф не верит своим глазам, и, значит, родные уже не чаяли ее увидеть. — Мы волновались за вас! Как только пришло сообщение о революции в Ломбардии, ваши домашние потеряли покой. Присаживайтесь и расскажите скорее, как вам удалось все это пережить!