Бренда Джойс - Невероятное влечение

В склепе царила тишина, нарушаемая лишь стуком капель по крыше. Дождь колотил прямо над головой Маубрея, почти оглушая его. Стивен снял фонарь со стены и, медленно подойдя к белой мраморной гробнице, взглянул на выбитый в камне портрет герцога. Он не озаботился тем, чтобы произнести что то в память о покойном отце — не было ничего, что он хотел бы сказать.

Но так было не всегда.

— Он просит тебя зайти.

Внутри у Стивена все сжалось от мучительного страха. Он медленно закрыл учебник, который читал, и поднял глаза на мать. По ее мертвенно бледному лицу Стивен сразу догадался, что герцог находится при смерти. Вот уже три дня Том одной ногой стоял в могиле, и ожидание неизбежного казалось почти бесконечным. Нет нет, Стивен вовсе не желал скорой кончины своего отца. Но подобный исход был неминуем, и напряженность этой ситуации была нестерпимой для всех в доме, даже для него. Впрочем, Стивена слишком долго учили тому, что герцог может и должен справляться с любой непосильной ношей во имя герцогства.

Наследник медленно поднялся, пытаясь подавить, не допустить до сознания свои чувства, хотя и не уверенный наверняка, что они, эти чувства, есть в его душе. Стивен был следующим герцогом Клервудским, теперь настал его черед принять на себя обязанности и сделать то, что должен. Этому его учили с момента рождения и до сегодняшнего дня: если отец умрет, он сосредоточит в своих руках все владения — и, став восьмым герцогом, добьется небывалых успехов. Любая неуверенность, которую он ощутит, должна быть немедленно и безжалостно подавлена. Ему просто запрещалось чувствовать неуверенность — точно так же, как страх, гнев или боль.

Герцогиня внимательно посмотрела на сына, словно ожидая его слез. Но Стивен никогда не стал бы плакать — и уж точно не публично. Он лишь мрачно кивнул матери, и они направились через анфиладу комнат. Даже если герцогиня и ожидала от сына проявления печали, он никогда не стал бы открыто демонстрировать подобные чувства. Кроме того, Стивен мастерски контролировал себя. Он давным давно, еще маленьким мальчиком, твердо усвоил, что самообладание было настоящим спасением.

В человеке, лежавшем на смертном одре, теперь невозможно было узнать одного из самых могущественных аристократов королевства. Дифтерия истощила тело больного, оставив вместо прежнего крепкого мужчины маленькую изможденную тень. Тело Стивена напряглось, и на один короткий миг он даже потерял свой хваленый самоконтроль. Как же ему не хотелось в этот момент, чтобы отец умирал!

В конце концов, этот человек вырастил его, относился как к родному сыну, дал ему абсолютно все…

Глаза герцога открылись. Его унылый взор, который сначала показался мутным, несфокусированным, тут же сосредоточился на сыне.

Стивен прошел вперед, все еще ощущая мучительный страх и в полной мере осознавая теперь, когда уже было слишком поздно, что он любил герцога — несмотря ни на что.

— Могу ли я что нибудь сделать для вас, ваша светлость? — спросил Стивен и в ту же секунду понял, как сильно хочет взять руки отца, крепко сжать их и сказать, что он так ему благодарен — и что отец не должен умирать!

Они внимательно смотрели друг на друга. И внезапно сознание Стивена пронзила мысль: в этот последний момент жизни герцога ему бы очень хотелось знать, что отец им доволен. Наследник не слышал в свой адрес ни единого слова похвалы, лишь критику, осуждение, упреки. А еще длинные нотации о долге, усердии и стремлении к совершенству. И проповеди о характере и чести. Время от времени случались даже удары, жестокая порка хлыстом. И никогда не раздавалось ни единой похвалы. Поэтому сейчас Стивен так отчаянно хотел услышать хотя бы одно слово одобрения — и, возможно, выражения привязанности.

— Отец?

Герцог продолжал смотреть на сына, губы Тома скривились в презрительной усмешке, словно он знал, чего хотел Стивен.

— Клервуд — это все, — прохрипел отец. — Твой долг — заботиться о Клервуде.

Стивен лихорадочно облизал пересохшие губы, ощущая странную тревогу, почти отчаяние — целую гамму доселе незнакомых ему чувств. Герцог мог умереть в любое время, возможно, в это самое мгновение. Так что же — он был доволен сыном? Гордился им? Может быть, даже любил его?

— Конечно, — тяжело дыша, ответил Стивен отцу.

— Ты окажешь мне честь, — сказал герцог. — Ты что, плачешь?

Сын постарался взять себя в руки, приняв невозмутимый вид.

— Герцоги не плачут.

— И это, черт побери, правда! — уже задыхался герцог. — Поклянись на Библии, что никогда не оставишь Клервуд.

Стивен послушно повернулся и взял Библию, заметив, как трясутся руки и сбивается дыхание. Он понял, что не дождется ни похвалы, ни доброго слова — ни единого знака отеческой любви.

— Мой долг — заботиться о Клервуде, — произнес Стивен.

Глаза герцога осветились удовлетворением и в следующий же миг навсегда утратили способность видеть.

Стивен услышал, как в безлюдном склепе раздался резкий, пронзительный звук. Он вздрогнул и с изумлением воззрился на саркофаг, но потом понял, что этот звук сорвался с его собственных уст. Разумеется, он обязан Тому Маубрею абсолютно всем в своей жизни, и теперь совершенно не пристало его критиковать.

— Вы, вероятно, довольны, не так ли? Радуетесь тому, что все вокруг называют меня холодным, жестоким и бессердечным? Тем, что все они видят во мне вас! — Голос Стивена эхом отозвался в тишине зала. Если Маубрей старший и слышал сына, он ничего не ответил, не дал ни малейшего знака.

— Беседуешь с мертвецом?

Стивен снова вздрогнул и поспешил обернуться. Впрочем, он и без того прекрасно знал, что лишь один человек на этом свете посмел бы столь бесцеремонно нарушить уединение — его кузен и лучший друг, Алексей де Уоренн.

Алексей стоял небрежно привалившись к приоткрытой двери склепа, промокший насквозь и взъерошенный, его темные волосы спадали на лукавые ярко синие глаза.

— Твой дворецкий, Гильермо, сказал, что я найду тебя здесь. Ты, должно быть, совсем спятил, если пируешь тут с умершими! — бестактно усмехнулся он.

Стивен был очень рад видеть своего кузена, о биологическом родстве с которым вне семейного круга не знал никто. Двоюродные братья были неразлучны с самого детства, их дружба подтверждала справедливость старой поговорки о том, что противоположности притягиваются. Стивену было девять лет, когда мать привезла его в Херрингтон Холл, и он познакомился с таким множеством детей, что не смог сразу запомнить их имена. Это были его многочисленные кузены из семейств де Уоренн и О’Нил. Тогда Стивен не знал о своем родстве с ними: о том, что его настоящим отцом является сэр Рекс де Уоренн, он догадался намного позже. В ту далекую пору Стивен был поражен сердечностью и ненаигранной, совершенно естественной привязанностью, связывавшей родственников, — он и не подозревал, что семья может быть столь любящей, а дом способен вмещать так много смеха. По правде говоря, Стивен не понимал и того, как ему себя вести, ведь он не знал никого в этом доме и не принадлежал к этой семье. Но его мать ушла с другими леди, а он так и остался стоять в одиночестве в дальнем углу набитой битком комнаты, засунув руки в карманы пиджака и наблюдая за мальчиками и девочками, которые оживленно болтали и с удовольствием играли друг с другом. Помнится, тогда именно Алексей подошел к Стивену, настаивая на том, что новый знакомый должен присоединиться к нему и другим мальчикам и делать то, что и полагается ребятам их возраста: искать на свою голову проблемы — и чем больше, тем лучше. Они украли лошадей и понеслись галопом по улицам Гринвича, переворачивая повозки торговцев и разгоняя пешеходов. Тем вечером за выходки наказали всех маленьких хулиганов. Услышав о поведении сына, герцог стал мертвенно бледным и достал ремень — но Стивену было все равно, ведь он провел время замечательно, так, как никогда в жизни. В тот день и началась его дружба с Алексеем.