Александр Дюма - Сальватор

Двадцать седьмого марта, в предрассветный час, небольшой городок Кель — если только можно назвать Кель городом, — итак, небольшой городок Кель, как мы сказали, пришел в волнение. Вниз по единственной улице города неслись две почтовые кареты. Казалось, что, в ту минуту как они помчатся по понтонному мосту, ведущему во Францию, одно неверное движение — и лошади, форейторы, кареты, седоки полетят в реку с поэтическим названием, которая овеяна легендами и служит восточной границей Франции.

Однако обе кареты, будто состязавшиеся в скорости, проехав две трети улицы, замедлили ход и наконец остановились у ворот гостиницы, над которыми раскачивалась, поскрипывая, железная вывеска; на ней был намалеван господин в треуголке, высоких сапогах со шпорами и непомерно длинном синем мундире с красными отворотами; вывеска гласила: «У Великого Фридриха».

Хозяин гостиницы и его жена, издали заслышав грохот колес, выскочили на порог; они уж и не надеялись заполучить клиентов, видя эту бешеную скачку; однако, к неописуемому удовольствию хозяев, обе почтовые кареты остановились у их дома. Хозяин поспешил к дверце первой кареты, а его жена бросилась к другой.

Из первого экипажа проворно выскочил господин лет пятидесяти в наглухо застегнутом рединготе, черных панталонах и широкополой шляпе. Он смотрел уверенно; у него были жесткие усы, изогнутые брови, волосы бобриком; брови, как и глаза, над которыми они нависали, были черные, а волосы и усы — с проседью. Он был закутан в широкий плащ.

Из другой кареты не спеша вышел молодцеватый господин крепкого сложения; на нем были полонез, обшитый брандербурами, и плащ-венгерка или, правильнее было бы сказать, расшитая губа, в которую он завернулся с головы до пят.

При виде этой богатой венгерки и непринужденного достоинства, с которым держался ее владелец, можно было побиться об заклад, что перед вами знатный валашский господарь проездом из Ясс или Бухареста или, по крайней мере, богатый мадьяр из Пешта, направляющийся во Францию для утверждения какого-нибудь дипломатического документа. Однако очень скоро вы поняли бы свою ошибку, если бы вгляделись в знатного иностранца пристальнее. Несмотря на густые бакенбарды, обрамлявшие его лицо, несмотря на длинные усы, которые он подкручивал кверху с нарочитой небрежностью, вы без труда распознали бы под аристократической внешностью вульгарные манеры и наш незнакомец был бы исключен из разряда владетельных особ, или аристократов, куда мы его поначалу определили, и занял бы свое место среди управляющих знатным домом или захудалых офицеришек.

Читатель, несомненно, узнал в путешественнике, вышедшем из первого экипажа, г-на Сарранти, как, очевидно, признал и метра Жибасье в том, кто вылезал из второй кареты.

Надеемся, вы не забыли, что г-н Жакаль, отправившийся в сопровождении Карманьоля в Вену, поручил Жибасье дожидаться г-на Сарранти в Келе. Жибасье пробездельничал четверо суток в почтовой гостинице; на пятый день вечером он увидел, как вдали показался Карманьоль верхом на почтовой лошади; поравнявшись с Жибасье, он, не спешиваясь, передал ему от имени Жакаля, что г-н Сарранти должен прибыть на следующее утро, 26-го; Жибасье предписывалось вернуться в Штейнбах, где у гостиницы «Солнце» его будет ожидать почтовая карета, а в ней — костюм, необходимый для исполнения полученных приказаний.

Приказания были незамысловаты, но исполнить их было не так уж просто: не терять из виду г-на Сарранти, тенью следовать за ним на протяжении всего пути, а по прибытии в Париж не отставать от него ни на шаг, но так, чтобы он ничего не заметил.

Господин Жакаль полагался на известную всем ловкость, с которой Жибасье умел изменять свою внешность.

Жибасье без промедления отправился в Штейнбах, отыскал гостиницу, в гостинице — карету, а в карете — несколько костюмов, из которых он и выбрал, сообразуясь с неудобствами в пути, тот, что потеплее; в нем он только что и предстал перед нами.

Но, к его удивлению, минуло 26 марта, настал вечер, а он так и не заметил никого, кто напоминал бы описанного ему господина.

Наконец, около двух часов ночи, он услышал щелканье кнута и звон колокольчиков. Он велел заложить карету и, убедившись, что прибывший путешественник и есть г-н Сарранти, приказал форейтору трогать и следовать обычным маршрутом.

Десять минут спустя г-н Сарранти, задержавшись в гостинице лишь на то время, которое было необходимо, чтобы переменить лошадей и выпить бульону, в свою очередь отправился в путь, следуя за тем, кому было поручено негласно сопровождать его самого.

Все произошло так, как предполагал Жибасье. В двух льё от Штейнбаха его нагнал экипаж г-на Сарранти. Но, согласно правилам того времени, одному путешественнику запрещалось обгонять другого без его разрешения, ибо могло случиться, что на следующей почтовой станции окажется только одна свободная упряжка. Некоторое время кареты ехали одна за другой, и вторая покорно следовала позади. Наконец г-н Сарранти потерял терпение и приказал кучеру попросить Жибасье пропустить его вперед. Жибасье был так любезен, что г-н Сарранти даже вышел из кареты, чтобы лично поблагодарить венгерского дворянина. Затем путешественники раскланялись, г-н Сарранти снова сел в экипаж и, заручившись разрешением, помчался вперед, обгоняя ветер.

Жибасье последовал за ним и велел форейтору не отставать. Тот повиновался, и мы видели, как обе почтовые кареты влетели в Кель и остановились возле гостиницы «У Великого Фридриха».

Путешественники вежливо раскланялись, но не обменялись ни единым словом. Они вошли в гостиницу, сели за разные столы и спросили обед: г-н Сарранти — на чистейшем французском языке, Жибасье — с заметным немецким акцентом.

Продолжая хранить молчание, Жибасье с высокомерным видом отведал все блюда, которые ему подавали, и расплатился. Видя, что г-н Сарранти поднялся, он тоже не спеша встал и молча занял место в экипаже.

Скачка продолжалась. Карета г-на Сарранти по-прежнему была впереди, но всего на двадцать шагов.

К вечеру путешественники подъезжали к Нанси. Форейтор г-на Сарранти был шафером на свадьбе у двоюродного брата; ему совсем не хотелось покидать праздничный ужин ради перегона, который в оба конца составлял одиннадцать льё; узнав от своего товарища, предыдущего форейтора г-на Сорранти, что седок желает ехать как можно скорее, а платит весьма щедро, он пустил лошадей в бешеный галоп, надеясь вернуться на полтора часа раньше обычного и поспеть к началу танцев. Но в то самое мгновение, как карета подъезжала к Нанси, лошади, форейтор, экипаж на быстром спуске опрокинулись и чувствительный Жибасье с криком выскочил из кареты и бросился на помощь г-ну Сарранти.