Александр Дюма - Полина

— Дайте мне клятву.

— Какую? Говорите.

— Поклянитесь мне всем для вас священнейшим, что вы не откроете никому на свете моей тайны, по крайней мере все годы, пока я, моя матушка или граф будем живы.

— Клянусь честью! — ответил я.

— Теперь слушайте.

— Нет необходимости рассказывать вам о моей семье, вы ее знаете: моя матушка да несколько дальних родственников, — вот и все.

Я была богата, у меня было приличное состояние.

— Увы! — прервал я. — Почему вы не были бедны?

— Отец мой, — продолжала Полина, не показывая, что она заметила, с каким чувством это было сказа но, — оставил после смерти сорок тысяч ливров ежегодного дохода. Кроме меня, не было других детей, и я вступила в свет богатой наследницей.

— Вы забываете, — сказал я, — о своей красоте, соединенной с блестящим воспитанием.

— Вы постоянно перебиваете меня и не даете продолжать, — отвечала мне, улыбаясь, Полина.

— О! Вы не можете рассказывать, как я, о том впечатлении, которое вы произвели в свете; эта часть истории известна мне лучше, чем вам. Вы были, не подозревая сами, царицей всех балов, царицей с короной, которую не замечали только вы. Тогда-то я увидел вас. В первый раз это было у княгини Бел… Все, кто был знаменитым и известным, собирались у этой прекрасной изгнанницы Милана. Там пели, и виртуозы наших гостиных подходили поочередно к фортепьяно. Все самые прекрасные музыканты и певцы были здесь, чтобы восхитить эту толпу любителей и знатоков искусства, всегда удивляющуюся, встречая в свете то совершенство в исполнении, которого мы требуем и так редко находим в театре. Потом кто-то начал говорить о вас и произнес ваше имя. Отчего сердце мое забилось при этом имени, произнесенном в первый раз при мне? Княгиня встала, взяла вас за руку и повела, почти как жертву, к этому алтарю музыки. Скажите мне еще, отчего, увидев ваше смущение, я ощутил чувство страха, как будто вы были моей сестрой, хотя я знал вас не более четверти часа? О! Я дрожал, может быть, больше, чем вы, и наверно, вы даже не подозревали, что в этой толпе есть сердце, родное вашему, которое разделяло ваши страхи и восхищалось вашим торжеством. Уста ваши открылись, и мы услышали первые звуки голоса, еще дрожащего и неверного. Но вскоре ноты сделались чистыми и звучными, глаза ваши поднялись от земли и устремились к небу. Толпа, окружавшая вас, сомкнулась, и я не знаю, достигли ли вашего слуха ее рукоплескания: душа ваша, казалось, парила над всеми. Это была ария Беллини, мелодичная и простая, однако полная слез, — такую мелодию мог создать только он. Я не рукоплескал вам — я плакал. Вы возвращались на свое место в шуме похвал; я один не смел подойти к вам; я сел так, чтобы видеть вас постоянно. Вечер продолжался. Музыка потрясла восхищенных слушателей своей гармонией. Но я ничего не слышал с тех пор, как вы отошли от фортепьяно; все чувства мои сосредоточились на одном. Я смотрел на вас. Помните ли этот вечер?

— Да, я припоминаю его, — сказала Полина.

— Потом, — продолжал я, не думая, что прерываю ее рассказ, — потом я услышал не эту же арию, а народную песенку, с которой она была похожа по мелодии. Это было в Сицилии, вечером, какие бывают только в Италии и Греции. Солнце едва скрылось за Джирджентами, древним Агригентом. Я сидел возле дороги. По левую сторону от меня начинал теряться в вечернем сумраке морской берег, усеянный развалинами, среди которых возвышались три храма; дальше простиралось море, неподвижное и блестящее, как серебряное зеркало. По правую сторону резкой чертой отделялся от золотого фона город, как на одной из картин ранней флорентийской школы, которые приписывают Гадди и которые помечены именами Чимабуе [12] Чимбуэ (собств. имя Ченниди Пепо, ок. 1240-ок. 1302) — итальянский живописец, представитель византизирующего течения Проторенессанса. или Джотто [13] Джотто (1266–1337) — итальянский живописец, представитель Проторенессанса. . Напротив меня молодая девушка шла от источника, неся на голове древнюю амфору и напевая песенку, о которой я говорил вам. О! Если бы вы знали, какое впечатление произвела на меня эта песенка. Я закрыл глаза и опустил голову на грудь: море, берег, храмы, — все исчезло, даже эта девушка, которая, как волшебница, вернула меня на три года назад и перенесла в салон княгини Бел… Тогда я опять увидел вас, опять услышал ваш голос и смотрел на вас с восторгом. Но вдруг глубокая печаль овладела мной, потому что в то время вы уже не были молодой девушкой, которую я так любил и которую звали Полиной Мельен; вы стали графиней Безеваль… Увы!.. Увы!..

— Да, увы! — прошептала Полина.

Прошло несколько минут в молчании. Полина первая его нарушила.

— Да, это было прекрасное, счастливое время моей жизни, — сказала она. — Ах! Молодые девушки не понимают своего счастья; они не знают, что несчастье не смеет коснуться целомудренного покрова, который защищает их и который муж когда-нибудь сорвет с них. Да, я была счастлива в течение трех лет. Три года ни разу не было омрачено блестящее солнце моих дней; едва ли затемнялось оно, как облаком, каким-нибудь невинным волнением, которое молодые девушки принимают за любовь. Лето мы проводили в своем замке Мельен; на зиму возвращались в Париж. Лето проходило в деревенских праздниках, а зимы едва хватало для городских удовольствий. Я не думала, что жизнь, такая тихая и спокойная, может когда-нибудь омрачиться. Я была весела и доверчива. Так мы прожили до осени 1830 года.

По соседству с нами находилась дача госпожи Люсьен, муж которой был большим другом моего отца. Однажды вечером она пригласила нас, меня и мою матушку, провести весь следующий день у нее в замке. Ее муж, сын и несколько молодых людей, приехавших из Парижа, собрались там для кабаньей охоты, и большой обед должен был прославить победу нового Мелеагра [14] Мелеагр — герой Этолии, сын калидонского царя Энея и Альфеи, супруг Клеопатры. . Мы дали слово.

Приехав в замок, мы не застали охотников, но так как парк не был огражден, то мы легко могли присоединиться к ним. Время от времени до нас доносились звуки рога и, слыша их, мы могли бы, если бы захотели, прибыть на место охоты. Господин Люсьен остался в замке с женой, дочерью, моей матерью и со мной; Поль, его сын, распоряжался охотой.

В полдень звуки рога начали приближаться; мы услышали сигнал, повторившийся несколько раз. Господин Люсьен сказал нам, что пришло время посмотреть; кабан утомился и, если мы хотим посмотреть охоту, нужно садиться на лошадей; в ту же минуту прискакал к нам один из охотников с приглашением от Поля. Господин Люсьен взял карабин, повесил его через плечо; мы тоже сели на лошадей и отправились вслед за ним. Наши матушки пошли пешком в павильон, вокруг которого происходила охота.