Карина Демина - Невеста

Прогонит брат, куплю себе домик в деревне.

Огород заведу. Стану овец лечить, коров… поля заговаривать. Чем не радужная перспектива?

Будем считать, что с мотивами своих алогичных поступков я разобралась.

Вода зажурчала. Смеется? Пускай. Она, в отличие от леса, легкая. Ей корысть непонятна, вот и сочиняет для себя собственные истории.

…ниже по течению мучной орех растет.

— Знаю, я видела, — зачерпнув горсть, я позволила каплям стекать по коже. Вода любит ласку. И мои волосы растащила по прядкам, украсила воздушными пузырьками, еще и тонкие стебельки травы вплела. — Орехи только-только появились. Им еще месяц зреть.

…прошлогодние. Большие. Много.

Значит, минимум больше двух. И мне следовало бы самой подумать, что не все плоды прорастают.

— Спасибо.

Вода нежно лизнула в щеку.

— И я тебя люблю.

Распластав собачье тряпье, к которому и прикасаться было противно, на дне ручья, я придавила его камнями. Вода вымоет грязь, или точнее сменит одну на другую, но глину я позже выполощу. Главное, чтобы высохло за ночь. Вот не отпускало меня ощущение, что скоро мне предстоит распрощаться с оврагом.

Впрочем, пока хватало дел насущных, которые — лучшая помеха мрачным мыслям.

Пес уже проснулся… надо все-таки назвать его как-нибудь, а то неудобно разговаривать, на пса еще обидится. Он сидел в куче листьев и вертел головой.

— Я здесь, — я подходила, стараясь наступать на все ветки, чтобы он слышал.

Судя по запаху, обед был готов. Надеюсь, пес не станет отказываться, потому что мяса при всем моем желании я ему не найду.

Пес наблюдал за мной, словно мог видеть. А глаза-то опять гноем затянуло… и значит, пойду я не только за мучным орехом. Неподалеку рос старый дуб, который не откажется поделиться корой. Ромашку и мать-и-мачеху на берегу видела. Где-то рядом была и таволга…

Как обычно, что найду, то и мое.

Вот и миска пригодилась, не зря же я ее столько времени на себе тащила, стеклянную, с узором из белых лилий. Миску я оставила себе, а рядом с псом котелок поставила. И единственную ложку в порыве благородства отдала. Ему, небось, без ложки совсем непривычно, а мне руками вкуснее даже.

— Вот, — я провела его пальцами по краю котелка. — Только осторожно, горячее пока. Подожди, пусть остынет немного.

Ожидание давалось ему нелегко. Пес склонился над котелком, вдыхая запах, и выражение лица у него было таким, что я губу прикусила. Нельзя так с ним. И отвлечь вряд ли получится, но попробовать стоит.

— Как мне тебя называть? Я понимаю, что не могу спрашивать родовое имя…

Повернул голову, но при этом лег так, что стало ясно — котелок не отдаст. Я и не собиралась забирать, просто… в лагере тоже любили шутить. По-всякому.

— …но мне как-то надо к тебе обращаться.

— Оден.

— Эйо.

— Помню. Радость.

Надо же, а я и не думала, что он тогда был в состоянии понимать что-либо. Он же вновь повернулся к котелку. Зачерпнул варево. Подул. Попробовал.

— Когда ты в последний раз ел?

— Давно.

И вкус ему безразличен. И ложка не нужна. Я ведь помню себя, когда впервые оказалась по ту сторону ограды, когда поняла, что могу наесться досыта, и уже неважно было, что в миске, главное — горячее и много. В Храме были хорошие дрессировщики, знали, что мясная каша в тот момент эффективнее хлыста и угроз. Да и чего будет бояться тот, кто еще вчера стоял на пороге смерти. И позавчера. И за день до этого? За проклятую бездну дней? Разве что подавиться едой, такой долгожданной, обильной, которую глотаешь, не жуя, движимый одной мыслью — утолить, наконец, голод.

И ласковый укоряющий взгляд Матери-Жрицы сдерживал лучше угроз.

Нам так хотелось ей понравиться, но не потому, что она красива и милосердна, но потому что стоит у котла. И значит, от нее зависит, будет ли добавка.

Пес был умнее. Он ел аккуратно, тщательно разжевывая сечку, которая после варки не стала мягче. Котелок вылижет до блеска, тут и думать нечего. Главное, чтобы эта еда впрок пошла.

Меня от жадности рвало.

Да и не только меня…

— Оден, — все же хлеб и сыр я оставила на потом, мало ли, вдруг вода ошиблась, да и завтрашний день тоже пережить надо. — Сейчас я уйду.

Дернулся и от еды отвлекся.

— Ненадолго. Я вернусь, обещаю. Надо силки проверить. И кое-каких трав собрать.

…ниже по течению сныть росла. Из нее суп сварить можно, если еще крапивы и молодых листьев папоротника собрать, получится вкусно. Да и все лучше, чем ничего…

— Поэтому, если тебе куда-то надо, например в кусты…

Мотнул головой. Ну, мое дело предложить.

— Хорошо, тогда, пожалуйста, сиди тихо.

— Я понимаю.

Это вряд ли. Я даже не людей опасаюсь, — леса.

— Это место небезопасно. Лес может причинить тебе вред. Ты пока…

…обвинить высокородного в слабости — значит, нанести смертельное оскорбление.

— …не совсем здоров.

— Слеп. Беспомощен. Не выживу. Ты нужна.

Вот и хорошо, будем считать, что договорились.

— Я вернусь, — зачем-то повторила я и, не устояв, коснулась светлой макушки, а Оден, вместо того, чтобы отшатнуться — все-таки он не настолько же собака — потянулся за этой нечаянной лаской.

Нельзя к нему привязываться. И нельзя привязывать его.

Мы просто дойдем до перевала, а там… как-нибудь.

Оден представлял себе свободу иначе.

Он точно знал, как это будет. Он рисовал себе этот момент в воображении… сколько? Недели? Месяцы? Там, под Холмами, время становится другим.

Нет больше дня и ночи, но только шаги стражника над головой. На нижнем уровне их четверо. И Оден быстро учится различать каждого. Первый и третий — безразличны. Второй не упускает момента остановиться и заговорить.

Он рассказывает о том, что Королева Туманов прошла над перевалом. И что долина, та самая, которую пытался защитить Оден, перестала существовать, как и город, и все, кто в городе…

…что Стальной король слаб и отступает.

…рудные жилы гибнут одна за другой. И скоро наступит момент, когда город Железа и Камня прекратит свое существование. Оден жив лишь потому, что Королева желает провести его по улицам.

Тот, второй, был влюблен в Королеву.

Он произносил ее имя с придыханием и запах его — когда Оден еще умел различать оттенки запахов — менялся. Он вещал о долге, чести и милосердии, которое не позволяет Королеве избавиться от ничтожества.

Четвертый молчал. Он вставал на решетку и просто стоял, прислушиваясь к тому, что происходит. Иногда — ронял что-то вниз. Хлеб. И вонючий козий сыр, который так любят дети Лозы. Однажды он все же открыл рот.

— Дочь Королевы угодила в западню. Возможно, тебя обменяют.

Кто еще слышал эти слова?

Больше четвертый не появился. А про Одена вновь вспомнили.

Королеве Мэб был к лицу багряный, оттенял совершенную белизну кожи. И корона Лоз и Терний сияла в полумраке подвала.