Элис Маккинли - В поисках тебя

– За это можешь поблагодарить Джуди.

– А вот это тебя не касается! – вспылил Мартин. – Как ты можешь осуждать ее, когда сама… сама… шлюха!

– Вот видишь, – спокойно возразила Анаис, – я в первый раз за все время наших отношений высказала по-настоящему свою волю. И что я услышала в ответ? Любимых и возлюбленных не называют грубыми словами, что бы они ни сделали. Рене тоже, можно сказать, бросил меня сегодня. По иным причинам, конечно, но бросил. Однако даже если бы он ушел к другой женщине, я ни за что не устроила бы ему скандала. Ты просто не понимаешь, и мне жаль тебя.

– Ах тебе жаль! – Мартин нервно заходил по комнате. – Тебе жаль! А мне жаль, что я… для тебя все сделал, о чем другие только мечтают…

Анаис снова перебила его:

– Я не другие, Мартин. И я не виновата, что не могу тебя полюбить. Но это еще полбеды, ведь ты тоже не любишь, только не знаешь этого, тебе не с чем сравнить. Ты никогда никого не любил, кроме себя самого.

– Только не надо намекать на мой эгоизм, когда сама ты уже больше трех месяцев ломаешь комедию, изводишь меня ради простого развлечения, путешествия по Европе.

– Неужели ты не понимаешь? – Анаис не заражала его нервозность. Казалось, ее сейчас вообще невозможно вывести из себя. – До вчерашнего дня и я не знала, что должна в идеале испытывать женщина к человеку, с которым собирается разделить печаль и радость жизни. Кстати, утешься, он ушел, решив, что счастье для меня в деньгах. И, знаешь, до вчерашнего дня я именно так и думала. Я смотрела с завистью на твою яхту, на то, как ты широким жестом можешь поставить выпивку всем в баре. И лишь сейчас понимаю, что все это лишь суета сует. И дай бог, чтобы ты тоже понял это когда-нибудь.

– А я не собираюсь ничего понимать. – Мартин остановился напротив Анаис, в глазах его вспыхнула злоба. – Я просто уйду. А если ты захочешь вернуться, то даже не думай об этом.

– Ты так ничего и не понял, – покачала головой Анаис. – Прощай, желаю тебе счастья. – И, немного помолчав, она добавила: – Счастья любви.

Мартин, вероятно, ожидал иного ответа. Он стоял неподвижно, все еще надеясь на продолжение, но Анаис молчала. Тогда он просто вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

За окном серое небо так набухло, что, казалось, еще немного – и оно провиснет до самых крыш. Холодный, едкий туман полупрозрачной пеленой окутал улицы. Он медленно проникал в души прохожих, словно усыпляя их чувства, сковывая волю. И люди шли с сонными, одутловатыми лицами, с зонтами в руках. Закутавшись в шали и плащи, они молчали, потому что боялись открыть рот. Боялись, что хотя бы одна частичка этой серой мути попадет в их легкие. Но не замечали, что туман, этот почти живой водянистый сумрак, просачивается сквозь кожу, затекает через ноздри вместе с воздухом.

А Анаис лежала на кровати и смотрела в потолок. Утренний Лондон… Как ты жесток, как циничен. Что-то ныло, болело в груди и хотелось глубоко вздохнуть. Нет, Анаис не пугал туман. Она знала, что теперь, словно пораженная тяжелым недугом, обречена носить его в своем сердце. Всегда. До конца дней.

Рене опустил руки под струю холодной воды и несколькими быстрыми движениями ополоснул лицо. Он не собирался будить Джуди, рискуя раньше времени навлечь на себя ее гнев. Сейчас существовали дела поважнее. В первую очередь он переоделся в чистую рубашку и брюки, потому что Энн особо ценила в мужчинах опрятность. Минувшей ночью, по дороге в Виндзор, он вспомнил о переназначенной на утро встрече. Словно сама судьба подталкивала его к решительному шагу. Анаис олицетворяла собой любовь. Но любовь недосягаемую, которая несет в себе разочарование. Энн, наоборот, обещала подарить Рене всю нерастраченную нежность, окружить заботой, создать тепло и уют. В конце концов, заполнить зияющую пустоту в его жизни. Она хотела быть рядом, а Рене все теперь казалось бессмысленным. Глупо пытаться заместить одно другим. Выходит неравноценный обмен.

Чтобы скрасить время, оставшееся до назначенного срока, он занялся сборами. Затем позвонил в аэропорт и забронировал билет на вечерний рейс до Парижа. Когда Рене покидал свой номер, его настроение оставляло желать лучшего. Еще издали он заметил машину Энн, припаркованную у аллеи. Скамейка, два дня назад служившая их временным пристанищем, снова стала местом выяснения отношений. После дежурного обмена приветственными поцелуями повисла короткая пауза в преддверии важного разговора. Рене почему-то обратил внимание на солнцезащитные очки своей собеседницы. Этот аксессуар смотрелся по меньшей мере странно, если учесть пасмурную погоду. И тут он все понял: Энн хотела спрятать слезы разочарования, словно заранее знала, какой ответ услышит. Случайное наблюдение подействовало на него неожиданным образом: Рене порывисто обнял ее, вдыхая давно забытый аромат волос, и вместо заготовленных речей сказал одно-единственное слово: «прости». Он не видел выражения лица Энн, но почувствовал, что она с пониманием отнеслась к принятому им решению.

– Ты не виноват, – прозвучало в ответ. – Просто слишком поздно. Мы упустили момент. То есть я упустила.

Рене показалось, будто при этих словах на лице Энн промелькнула тень грустной улыбки. Но убедиться в правильности своей догадки не было возможности. Затянувшееся объятие прервалось по ее инициативе. Перед ним предстала прежняя миссис Макбрайт, сдержанная, собранная, хладнокровная.

– Мне пора, – произнесла она, рассеянно переводя взгляд на часы. – Я забронировала билет на самолет. Дневной рейс.

Рене было очень тяжело разговаривать с ней спокойным, будничным тоном, но ситуация вынуждала принять предложенные правила игры. Он старался заглушить в себе чувство вины за боль, которую невольно причинил Энн. Сейчас существовало два возможных сюжета дальнейшего развития событий: либо они прекращают общаться раз и навсегда, либо сохраняют, пусть слабое, подобие дружбы. Рене всем сердцем желал второго варианта. Поэтому с энтузиазмом зацепился за брошенную реплику.

– Куда ты теперь направляешься? – поинтересовался он.

– Я возвращаюсь на родину, в Дублин.

– Надеюсь, мы еще увидимся? Можно тебе позвонить как-нибудь? Понимаю, мои слова кажутся нелепостью после всего произошедшего, но ты искренне дорога мне. Ни один человек в мире не сделал для меня столько добра, сколько я получил от тебя. Ты уникальная женщина. Спасибо, что показала наивному провинциалу настоящую жизнь.

– Если бы я уловила в твоих словах малейший намек на лесть или фальшь, – начала Энн угрожающим тоном, – то надавала бы тебе на прощание дюжину пощечин. А так… Обещаю позвонить, когда буду в Париже. В обмен ты тоже должен пообещать мне одну незначительную мелочь. Согласен?