Бонкичмондра Чоттопаддхай - Индира

Ласковое выражение ее лица меня окончательно покорило. Надеюсь, читатель не забыл, что я женщина, а не мужчина, и к тому же сама славилась в ту пору красотой. Шубо привела с собой трехлетнего сынишку. И если мать походила на распустившийся цветок, то малыш напоминал еще не раскрывшийся бутон и тоже был прелестен. Он, как и мать, ни секунды не пребывал в покое: бегал, падал, вскакивал, садился на минуту и тут же принимался плясать, и при этом без умолку болтал и смеялся.

— Ну что, решила? — спросила жена Кришнодаша-бабу, видимо заметив, как пристально я разглядываю Шубо и ее сынишку.

— Кто они? — спросила я.

— Хватит болтать! — рассердилась хозяйка. — Это Шубо…

Молодая женщина вмешалась в разговор.

— Тетя, — сказала она с улыбкой, — надо ей хоть немного рассказать обо мне. Она ведь меня совсем не знает. — И, глядя мне прямо в лицо, молодая женщина сказала: — Мое настоящее имя Шубхашини, но в семье тети все с детства зовут меня Шубо.

Здесь нить беседы снова перехватила супруга Кришнодаша.

— Шубо вышла замуж за сына Рамрама Дотто из Калькутты, — сказала она. — Дотто очень состоятельные люди. С детства Шубо жила в доме свекра, и мы давно не виделись с ней. И вот, узнав, что мы приехали на Калигхата, она пришла повидаться с нами. Ну, скажи, сумеешь ли ты прислуживать в богатом доме?

Я, дочь Хормохана Дотто! Я, которая могла бы спать на ложе из золота! Сумею ли я прислуживать в богатом доме? На глаза мои навернулись слезы, горькая улыбка тронула губы. Но никто, кроме Шубхашини, не заметил этого.

— Мы обо всем поговорим с ней, когда останемся вдвоем, — сказала молодая женщина. И если она согласится, я с удовольствием ее возьму.

С этими словами Шубхашини увела меня в другую комнату. Малыш побежал за нами. Шубхашини села на кровать и усадила меня рядом.

— Я уже сказала, как меня зовут, хотя ты и не спрашивала об этом. А как зовут тебя, сестра?

«Сестра! Если я найду в себе силы стать служанкой, то только у них», — подумала я.

— У меня два имени: одно обычное, другое редкое, — отвечала я. — Вашим родственникам я назвала второе, назову его и вам. Меня зовут Кумудини.

— Кунудини, — повторил малыш, он не выговаривал «м».

— Второго имени можешь не называть, — сказала Шубхашини. — Ты из касты писцов?

— Да, моя семья принадлежит к этой касте, — улыбнулась я.

— Я не стану сейчас расспрашивать, чья ты дочь, кто твой муж и где твой дом. Но вот что я скажу тебе. Нетрудно догадаться, что ты из богатой семьи, потому что на твоей шее и руках до сих пор видны следы украшений. Не бойся, тебе не придется у нас выполнять работу служанки. Умеешь ли ты стряпать, хоть немного?

— Умею, дома всегда хвалили мою стряпню.

— В нашей семье все привыкли стряпать сами («И я сам тяпаю, мама», — ввернул малыш), но в Калькутте принято держать кухарку. Наша уезжает домой («Омой, омой», — потребовал малыш). Сегодня же попрошу ма взять тебя на ее место. Но ты не будешь целыми днями возиться на кухне — раза два в неделю, не больше, а остальное время мы будем готовить сами. Согласна?

— Соласна, соласна, — залепетал ребенок.

— Ах ты, негодник! — воскликнула Шубхашини.

— Я бабу, а папа — негодник! — закричал малыш.

— Нельзя так говорить! — Шубхашини с улыбкой взглянула на меня. — Ну, соглашайся.

— Хорошо, я пойду к вам в услужение.

— Почему ты говоришь мне «вы»? «Вы» будешь говорить маме. У нее есть один недостаток. Она любит поворчать, и ее нужно уметь ублажить. Тебе это удастся, я знаю. Я немного разбираюсь в людях. Значит, согласна?

— У меня нет другого выхода, — отвечала я, и глаза мои снова наполнились слезами.

— Почему нет выхода? — переспросила Шубхашини. — Да! Я забыла о главном. Посиди минутку, сестра. Я сейчас вернусь.

И Шубхашини убежала. Я слышала, как она спросила тетку:

— Кем она вам доводится?

Но что ответила супруга Кришнодаша-бабу, я не расслышала. Вероятно, она рассказала все, что ей было обо мне известно. А знала она лишь то немногое, что я сказала жрецу. Малыш не побежал за матерью, он остался играть со мной. Когда Шубхашини вернулась, мы с ним весело болтали.

— Мама, посмотри на мой палец, — крикнул мальчик.

— Я часто на него смотрю, — улыбнулась Шубхашини и, повернувшись ко мне, добавила: — Пойдем, экипаж ждет. А не пойдешь, силой тебя увезу. Только помни, что я сказала: тебе придется завоевать благосклонность мамы.

Мы сели в экипаж, и тут я вспомнила, что одно из двух сари, которые подарил мне жрец, сушилось во дворе, и я не успела взять его с собой. Но теперь было поздно, Экипаж тронулся. Я усадила сынишку Шубхашини к себе на колени и покрыла поцелуями его милое личико.

Ма, которую надо было ублажать, оказалась свекровью Шубхашини. Я низко поклонилась, коснувшись рукой ее ног, и бросила на нее взгляд украдкой. Она лежала на тонкой циновке в тени навеса, положив под голову подушку. Служанка растирала ей ноги. Смеркалось, и мне почудилось, будто на циновке лежит бутылка чернил — такой темнокожей была эта женщина, а ее седые волосы походили на белый металлический ободок пробки.

— Кто это? — спросила свекровь у Шубхашини, заметив меня.

— Вы искали кухарку, и я привела ее, — отвечала молодая женщина.

— Где же ты ее нашла?

— В доме моей тети.

— Она брахманка или из касты писцов?

— Из касты писцов.

— Ох, чтоб ей пусто было, твоей тетке! — запричитала старуха. — Разве можно брать кухарку из касты писцов? А вдруг нам придется угощать брахманов, что тогда прикажешь делать?

— Ну, такое не каждый день случается, — возразила Шубхашини. — И потом, когда это еще будет. Понадобится, найдем и брахманку, хотя все они слишком заносчивы. Стоит заглянуть к ним на кухню, как они тут же выбрасывают всю утварь [17] По предписаниям ортодоксального индуизма, брахманы могли есть пищу, к которой не прикасались люди из низших каст. и начинают совершать очистительное жертвоприношение. Будто мы неприкасаемые!

Я была в восторге от Шубхашини: судя по всему, она умела держать в руках эту «бутылку».

— Правда твоя, доченька, — согласилась свекровь. — Чем человек проще, тем с ним легче. Ладно, возьмем на время девушку из касты писцов. А сколько ей нужно платить?

— Об этом мы еще не договаривались.

— Как это можно! — возмутилась старуха. — Привести в дом человека, не договорившись с ним о жалованье! Сколько ты хочешь? — обратилась она ко мне.

— Я пришла искать у вас приюта, — отвечала я. — И согласна на любое жалованье.

— Конечно, брахманке мы платили бы больше. Но ты из касты писцов, поэтому я дам тебе три рупии в месяц, еду и одежду.

Услыхав, что я буду получать три рупии в месяц, я едва не разрыдалась, так это меня оскорбило. Но мне нужен был кров, поэтому я согласилась.