Донна Ванлир - Рождественские туфли

— О, милый, она это знала. Я уверена, она это знала.

Дорис отпустила руку мужа и нагнулась, чтобы обнять Натана. Через мгновение дверь за ними закрылась.

Натан наблюдал в окно, как Паттерсоны сели в машину и уехали. Из гостиной до него доносились обрывки фраз. Все слова он не мог разобрать, но понял, что его мать не хотела бы, чтобы он это слушал. И он отвлекся от голосов, снова взглянул на улыбающееся лицо на фотографии и стал смотреть в небо, надеясь разглядеть маму среди облаков.

В небе все выше поднималось солнце; оно сияло, осыпая блестками сугробы и подсвечивая скрытые снежными пуховиками деревья. Я играл в прятки с Ханной и Лили (очень бодрящее занятие), когда меня позвала Кейт:

— Тебя к телефону. Это Далтон, — добавила она, передавая мне трубку.

Далтон и Хедди, с печальными заплаканными лицами, ждали нас на крыльце. Я распахнул дверцу, выскочил из «мерседеса», не дожидаясь Кейт, и бросился в дом. Обежав гостиную, кухню, второй этаж, отчаянно надеясь найти маму и не найдя ее, я спустился вниз, где уже собрались Далтон, Хедди и Кейт.

— Не говори мне, Далтон, — взмолился я, опускаясь на диван. Мой голос срывался на крик. — Не говори мне, что ее здесь нет.

Рядом присела Кейт, обняла меня, положила голову мне на плечо.

— Она пригласила нас на завтрак, — негромко сказал Далтон. — Мы постучали, никто не ответил. У нас был запасной ключ, мы открыли дверь. Она сидела в своем кресле возле елки. «Скорая помощь» приехала быстро, но… — Он замолчал. Горе переполняло Далтона. Он очень любил мою мать. Шагнув ко мне, он протянул мне листок бумаги. — Это было у нее в руках.

Я сунул листок в карман.

Натан стоял у двери и наблюдал, как больничную кровать выкатывают из гостиной и грузят в фургон, припаркованный возле дома. Встревоженный и испуганный, он следил за действиями грузчиков; когда дверцы фургона захлопнулись, его маленькое сердце забилось сильнее, и наконец, когда машина отъехала, чувства переполнили Натана. Он прижался лицом к оконному стеклу, и слезы потекли по его щекам.

Поплакав, он глубоко вздохнул и задумался. Бывало, сидя в классе или играя с друзьями, он иногда старался представить, где находятся его папа и мама в этот самый момент. Какую машину чинит папа? Что делает мама — играет с его младшей сестренкой? Или печет печенье к его приходу из школы? Или катит тележку по универсаму, делая покупки? Раньше он часто рисовал в уме, чем занимается мама в течение дня, но больше ему не придется гадать. Теперь он точно знает, где она и что делает. Она бегает, прыгает и играет — как тогда, когда в их доме еще не было той больничной кровати. И каким-то необъяснимым образом это видение успокоило заплаканного мальчика, стоявшего у окна, и подарило ему надежду.

В тот же вечер мне позвонили и сообщили, что моя мать умерла от аневризмы головного мозга. Голос в трубке объяснил, что она скончалась мгновенно, не испытывая боли. Я связался с Хью и сделал еще несколько необходимых звонков родственникам и друзьям, а затем пошел пожелать Ханне и Лили спокойной ночи и поцеловать их.

Потом мы с Кейт сидели в гостиной, освещенной лишь белыми огоньками елочных гирлянд.

— Думаю, надо похоронить ее в том новом голубом блейзере, — сказал я, глядя на огни. — И в новой блузке. И приколоть брошку. — Я прокашлялся, потому что голос мой срывался, и тихо продолжил: — Она бы обязательно захотела надеть брошку. Маме так нравилось, что в брошке камни обеих внучек. — Я засмеялся, вытирая слезы. — Да она бы никогда не простила мне, если бы я похоронил ее без этой брошки.

Кейт откинулась на спинку дивана, вытирая слезы обеими руками.

— И наверное, надо попросить Далтона сказать на похоронах несколько слов, — добавил я. — Они были очень дружны.

— Конечно, — согласилась Кейт.

Я взглянул на часы.

— Хью вылетает в десять, значит, здесь он будет где-то в половине шестого утра. Так, пастор зайдет завтра, обсудим с ним, как проводить службу. — Я уперся локтями в колени и опустил голову в ладони, растирая усталые глаза.

Кейт прильнула ко мне, обняла меня за плечи и так и сидела, пока не уснула. Я накинул на нее край покрывала и молча сидел в тишине, смотрел на елку — как любила делать моя мать. Я припомнил день, когда Ханна и Лили наряжали бабушкину елку, как их маленькие ручки порхали над раскрытыми коробками, выбирая самую красивую игрушку, самую яркую гирлянду. Для мамы елка была не просто украшением. Она была ежедневным напоминанием о времени, которое она провела со своими детьми и внуками. Я вытер набежавшую слезу.

— Как же тяжело потерять маму в самое Рождество, — произнес я, сжимая гудящие виски.

Под утро я тоже начал клевать носом и сходил в спальню за одеялом для себя и Кейт. Уже готовясь ко сну и выкладывая содержимое карманов на стол, я наткнулся на письмо, которое передал мне Далтон. За горестными хлопотами я совсем забыл об этом клочке бумаги.

Подойдя ближе к елке, чтобы в свете гирлянды увидеть написанное, я прочитал: «Дорогой Роберт. Я знаю, самое трудное для тебя еще впереди, но однажды ты поймешь, что твои усилия были не напрасны…»

Я плакал, читая это незаконченное письмо.

Звонок раздался довольно поздно. Мы с Кейт оба рванулись к телефону, но Кейт опередила меня. Я следил за выражением ее лица: напряженное ожидание вдруг сменилось безграничной радостью.

— Мальчик! — завопила она.

«Я — дедушка. Мы теперь — бабушка и дедушка!» — пронеслось у меня в голове. Сердце вырывалось из груди от переполнявших меня чувств.

— Она хочет поговорить с тобой, — сказала Кейт, протягивая мне трубку.

— Алло! Доченька! — чуть не кричал я. — Поздравляю! Как ты?

— Хорошо, папа, спасибо, — ответила Ханна. Ее голос звучал по-новому: увереннее, что ли.

— Ну а как наш внук? — впервые в жизни, волнуясь и гордясь, задал я этот вопрос.

— Он — чудо, папа, только у него ноги как у дяди Хью, — воскликнула Ханна.

— Да ты что? Такой маленький, и уже с косточками? — пошутил я.

— Нет, конечно, он косолапенький… но знаешь, ему это так идет! — засмеялась она.

— Ну, а имя у парня уже есть? — спросил я.

В телефонной трубке потрескивали разряды. После секундной паузы Ханна сказала:

— Да. Мы назвали его Эван Роберт. В честь тебя, папа.