Карина Демина - Леди и война. Пепел моего сердца

Не складывается!

Золотая цепочка на запястье. И ласточка… ласточки улетают на зиму, но весной возвращаются. Кто это сказал? Кто-то, кто знал о ласточках все… они строят гнезда на отвесных скалах.

Снова паладин.

Остров. Или нет… город. Точно, город. Встреча. А потом вдруг что-то случилось, и все пошло не так. Кайя должен. Ласточка. Искра. Женщина.

Не поймет – не исправит.

Он сдавил голову руками, и неудобный меч выпал.

Лязг. Турнир. Кто-то с кем-то дрался… Из-за чего? Кого? Тоже важно.

Кайя нравится держать ее на руках. Легкая. И яркая. Никто не видел, какая она яркая, как… как искра. Если издали, то искра.

Его искра.

Надо узнать ее имя. Кайя обязательно отыщет его среди других, которых много. Но позже. Он устал и возвращается в башню. Окно разбили… когда и кто? Нехорошо. Коту холодно, и он приходит греться к Кайя. Мурлычет, успокаивая. Трогает когтями медальон.

Медальон очень красивый. Кайя не может его снять – у него слишком неуклюжие пальцы, – и, чтобы рассмотреть, приходится изогнуться. Круг. Паладин, украшенный мелкими камнями. И ласточка с другой стороны. У ласточки острые крылья и сапфировые глаза. Кайя помнит ее на ощупь.

Эту и другую тоже, ту, которая живая и далеко. Она подарила медальон, чтобы… чтобы защитить. А сама ушла. Из-за Кайя. И не вернется, пока он все не исправит.

Или совсем не вернется?

Нет!

Надо вспоминать. Собрать пирамиду из рассыпавшихся камней. Сложить их. Узнать, что произошло, и тогда…

…Кайя…

Темнота позвала его по имени. И ласково коснулась, уговаривая не бояться. Она тоже не любит отпускать тех, кого считает своим. Надо лишь отозваться, и темнота навсегда его заберет.

Она умеет лгать.

…пожалуйста… ты меня слышишь?

Использует чужой голос. И Кайя с трудом уговаривает себя молчать.

Когда за ним пришли люди, Кайя не стал сопротивляться. Возможно, в другом месте ему будет проще вспомнить. Место было сырым и тесным. Кайя запирали, думали, что дверь его остановит. Кайя хотел выйти, но передумал: людям это не понравится. Они отправятся за Кайя и опять разрушат его пирамиду. Лучше здесь.

Не мешают.

Заглядывают редко. Кайя помнит, что есть время, но не как им пользоваться. Всегда двое. Один воду приносит и еще еду. Второй – крупный, с дубиной. От него тянет злостью, и с каждым разом сильнее. Часто человек пьян. Он уже не ждет за порогом, и к злости добавляется презрение.

Кайя раньше не различал оттенков чужих эмоций.

Ему становится лучше?

Возможно. Он ведь помнит свое имя. А когда вспомнит другое, то вернется совсем.

Еще Кайя научился приказывать крысам. Сначала – чтобы не приближались, потом наоборот: еды стало совсем мало. Крысы слушались, позволяли себя убивать. Правда, были мелкими и невкусными. Хотелось морковки, непременно вареной. И чтобы молоко.

Тогда Кайя подумал, что, возможно, сумеет приказать и человеку, тому, который с едой. И у него получилось, правда, молоко оказалось прокисшим, а человек сломался. Нехорошо вышло. Кайя пробовал его починить, но внутри человек сложнее крысы.

Жаль.

…Кайя, я знаю, что ты меня слышишь. Пожалуйста, не молчи.

Он должен. Темноте нельзя верить.

Теперь появлялся один охранник, тот, который с дубиной. Еды стало меньше, но больше Кайя не рисковал влезать в чужую голову. От человека шибало страхом и злобой, потом – злобой и перегаром. Как-то он осмелел настолько, что пришел без воды, но с другими людьми.

– Вот, – сказал он, и Кайя обрадовался, что снова понимает речь. – Рыжье.

Да, Кайя был рыжим. Ей нравилось. Ей все в нем нравилось, она просто не понимала, насколько Кайя неправильный.

– Сымай. – Человек указал на медальон.

Слово было непонятно. Его повторили дважды, но Кайя покачал головой. Людям явно было что-то нужно, и терпение их иссякло. Тот, который говорил, перекинул дубину с плеча на плечо – следовало ли считать это признаком агрессии? – и шагнул. Вытянув руку, он попытался взять медальон.

– Нельзя. – Кайя давно не разговаривал, поэтому удивился звуку собственного голоса.

– Слышь эт… может, того, а?

– Сымай…

Он все-таки коснулся медальона. Жирными грязными пальцами. Уверенный, что в своем праве, что Кайя этот медальон отдаст. Он и так отдал им все, вот таким, как этот, с пустыми глазами и злостью внутри, которой слишком много, чтобы залить ее вином.

Шея человека хрустнула.

Те, что стояли у двери, подались назад. Они хотели убежать и привести других, чтобы завершить начатое, но Кайя сумел дотянуться. Люди сложнее крыс. Но и убивать их легче.

Тело Кайя вынес в коридор.

Сел на пол, накрыл медальон ладонью. Металл нагревался, и внутри тоже становилось тепло, почти как раньше, когда он был не один.

…ты не сможешь вечно от меня скрываться.

Он попробует.

Люди, уже другие, появились, когда Кайя почти выбрал нужное имя. Они очень сильно нервничали и ждали чего-то нехорошего.

– Гражданин Дохерти! – Главный все-таки решился. Он был невысоким, как и другие – Кайя как-то неудобно выделялся среди них ростом, – и серьезным. Одет в черное, но на плече – широкая красная лента. – Завтра вы предстанете перед судом. Вы понимаете, что я говорю?

– Да.

Кайя не желает никого судить.

– Вы обвиняетесь в заговоре против свободы нации и покушении на безопасность государства. Вам будет предоставлена возможность защищать себя. Хотите ли вы это делать сами или же пригласить законника?

Кайя пожал плечами: ему было все равно.

– В таком случае вам следует привести себя в подобающий вид. Вам принесут воду, мыло и одежду. Можем ли мы ожидать, что вы в дальнейшем воздержитесь от неблагоразумных поступков?

– Каких?

Следует знать точно.

– Не станете никого убивать.

Кайя постарается. Но люди ему не поверили. И сковали руки толстой цепью. Вторую протянули между ногами, закрепив чугунное ядро. Им казалось, что этого будет достаточно.

М еррон уснула первой, беспокойная женщина, которая все никак не могла решить, что с ним делать. И маялась, то прикасаясь невзначай, то отдергивая руку, вздыхая, отворачиваясь, рассказывая обо всем и сразу. Потом вообще сбежала, спряталась на другой стороне стола, и разговор окончательно разладился. Впрочем, какой разговор, если он только кивать и способен, а Меррон устала. Зевала, боролась с зевотой, моргала сонно, часто, но все равно сдалась. Она уснула в одночасье, прямо за столом, вцепившись в его край, словно пытаясь удержаться от падения.

От нее пахло госпиталем, и запах этот прочно въелся в одежду, смуглую кожу и короткие волосы. Не раздражал, скорее… Сержант хотел бы защитить ее и от запаха, и от всего, что она там видела.