Владимир Шерстнев - Трагедия сорок первого. Документы и размышления

В Москве отчетливо понимали, что смертельная схватка с Германией неизбежна, вопрос только во времени. Естественно, советское руководство было заинтересовано в информации о намерениях и планах правительства Германии. Тем более что из Берлина стали поступать в Москву все более тревожные и противоречивые сведения о разрабатываемых командованием вермахта планах последующих военных кампаний. В самый канун встречи Молотова с Риббентропом Сталин получил от первого секретаря берлинского посольства Тихомирова противоречивое донесение о курсе германской политики. «Упоенное победой, — резюмировал Тихомиров, — немецкое правительство совместно с итальянским без ведома правительства СССР, нарушая соглашение от 23.08.39 г., решает судьбу балканских народов». В заключении делалось предостережение, что немцы смотрят на Балканы как на «новый плацдарм для будущей схватки с СССР» {155} 155 АВПРФ, ф. 082, оп. 23, п. 104, д. 57, с. 202–203. . За два дня до отъезда Молотова генерал Голиков проинформирует Кремль, что немцы завершили развертывание 15–17 дивизий на территории, прилегающей к Дунаю, готовясь захватить Салоники.

На основании информации, скопившейся на столе Сталина, секретарю ЦК было ясно, что берлинская встреча Молотова с руководством Германии является четким водоразделом в отношениях между двумя странами. Он прекрасно понимал, что война неизбежна, и все-таки отдавал предпочтение переговорам с фюрером. Осознавая военную силу Германии и ее превосходство над СССР в данный период, Сталин избрал необыкновенно реалистический подход к переговорам, защищая национальные интересы своей страны.

Балканы, считал Сталин, являются передовой линией, где следовало остановить Гитлера, а турецкие проливы Босфор и Дарданеллы становились ключом к безопасности СССР. Директива по ведению переговоров, продиктованная Молотову на сталинской даче 9 ноября и записанная его рукой, называла главную цель поездки: «а) разузнать действительные намерения Г. и всех участников Пакта 3-х (Г., И., Я.) в осуществлении плана создания «Новой Европы», а также «Велик. Вост.-Азиатского пространства»: границы «Новой Европы» и «Вост.-Аз. пр.», характер го-суд, структуры и отношения отд. европ. государств «Н. Е.» и в «В. А.»; этапы и сроки осуществления этих планов и, по кр. мере, ближайшие из них; перспективы присоединения других стран к Пакту 3-х; место СССР в этих планах в данный момент и в дальнейшем.

б) Подготовить первоначальную наметку сферы интересов СССР в Европе, а также в Ближней и Средней Азии, прощупав возможности соглашения об этом с Г. также и И., но не заключать какого-либо соглашения с Г. и И. на данной стадии переговоров, имея в виду продолжение этих переговоров в Москве, куда должен приехать Риббентроп в ближайшее время…» {156} 156 АПРФ, ф. 056, оп. 1, д. 1161, лл. 147–155.

Лейтмотивом директивы, помимо Финляндии, стали существенные интересы советской безопасности на Балканах. На первом месте стояли требования установления советского контроля над устьем Дуная, сопровождавшиеся выражением «недовольства» германскими гарантиями Румынии. Важным пунктом директивы являлось ультимативное требование участия СССР в решении «судьбы Турции».

Главный интерес Сталина: «Болгария — главный вопрос переговоров — должна быть, по договоренности с Германией и Италией, отнесена к сфере интересов СССР на той же основе гарантий Болгарии со стороны СССР, как это сделано Германией и Италией в отношении Румынии, с вводом советских войск в Болгарию».

Советская правительственная делегация во главе с Молотовым, в составе которой в качестве военных экспертов были генералы В.М. Злобин и А.М. Василевский, выехала 9 ноября специальным поездом, шедшим вне расписания. В первый же день поездки генералов пригласили к главе делегации, где им было сказано, «что переговоры в Берлине будут носить чисто политический характер и что основной целью нашей поездки является стремление советского правительства определить дальнейшие намерения Гитлера и содействовать тому, чтобы как можно дальше оттянуть германскую агрессию». {157} 157 А.М. Василевский. «Дело всей жизни». Мн. «Беларусь». 1988. С. 96.

Молотов… Это о нем говорил Черчилль, не раз встречавшийся с ним: «Его подобная пушечному ядру голова, черные усы и смышленые глаза, его каменное лицо, ловкость речи и невозмутимая манера держать себя были подходящим выражением его качеств и ловкости… Его улыбка сибирской зимы, его тщательно взвешиваемые и часто разумные слова, его приветливая манера себя держать делали его совершенным орудием советской политики в дышащем смертью мире».

В первой же телеграмме Сталину Молотов сообщал:

«Состоялся первый более чем двухчасовой разговор с Риббентропом. Ввиду того, что сейчас должен идти на беседу к Гитлеру, сообщаю о разговоре с Риббентропом кратко. Пространно повторив свое письмо к Сталину, он добавил, что интересы Германии идут в направлении Восточной и Западной Африки. Кроме того, он высказался за пересмотр при участии Турции, СССР, Германии и Италии конвенции Монтрё с обеспечением преимущественного положения СССР, а также по возможности не затрагивать «лица» Турции. Риббентроп говорил еще о желательности договориться СССР, Германии, Италии и Японии в виде декларации против расширения войны, а также о желательности компромисса между Японией и Чай Кайши. Пока я только кратко мог ответить, что мысли Риббентропа весьма интересны, заслуживают обсуждения в Берлине, а затем в Москве с его участием, что мне нужно выяснить у него предварительно ряд вопросов в связи с тройственным пактом и что в принципе возможны акции четырех держав, а также что я считаю прошлогоднее советско-германское соглашение исчерпанным в ходе событий за исключением вопроса Финляндии, но что у меня есть и другие вопросы взаимоотношений с Германией, Италией и Японией.

В другой телеграмме, от 13 ноября 1940 г., В.М. Молотова И.В. Сталину председатель Совнаркома сообщал:

«Имел первую беседу с Гитлером, продолжавшуюся 2 час. 30 мин. и окончившуюся с условием продолжать ее завтра, а затем при приезде Риббентропа в Москву. Больше часа ушло на первое заявление Гитлера, в котором он:

а) констатировал, что прошлогоднее советско-германское соглашение было на пользу обоих государств, и если оно в чем-нибудь может быть и не выполнено, то, по его словам, никогда политическое соглашение не выполняется полностью, а иногда только на 25 процентов;

б) высказывал, что интересы и жизненные пространства Германии и СССР не находятся в противоречии и могут быть урегулированы и на будущее время более чем на срок жизни человека;