Алексей Кривопалов - Фельдмаршал И.Ф. Паскевич и русская стратегия в 1848-1856 гг.

В характере Паскевича были черты, отмечавшиеся всеми без исключения современниками, как не симпатизировавшими ему, так и искренне преданными фельдмаршалу; например, его земляком Стороженко. Полководец был упрямым, раздражительным, болезненно подозрительным, исключительно самолюбивым и самоуверенным человеком. Однако мужество и хладнокровие Паскевича под огнем отмечал даже К. Ф. Толь.

В 1813 г. под Дрезденом Стороженко стал личным свидетелем того, как Паскевич под градом пуль отвечал артиллерийскому офицеру, спросившему его: «Прикажете ли здесь стоять до последнего человека или принять несколько в сторону?» «Увидим, – отвечал Паскевич, – что Вы, сударь, так беспокоитесь?» [398]

В то же время Толь отказывался признавать за ним какие-либо военные способности [399], называл его человеком «от природы очень посредственного ума» [400]. Профессор Военной академии Н. Д. Неелов считал, что записки графа Толя «недостойны автора». «Цель их, – утверждал он, – состояла не в том, чтобы представить все события в истинном виде, осветив их духом строгой, но беспристрастной критики, нет, – это было желание унизить Паскевича и показать его неспособность командовать армией» [401]. Так же думал и сенатор К. Н. Лебедев [402].

В конце 1827 г. генерал-адъютант К.Х. Бенкендорф, возвратившийся из Кавказского корпуса, в гостях у управляющего III Отделением М.Я. фон Фока рассказывал Стороженко, что «фельдмаршал имеет весьма много военных достоинств, а особенно в момент битв; но что он характера недоверчивого и подозрительного» [403].

Успех на полях сражений давался непросто. В письме великому князю Михаилу Павловичу Паскевич откровенно описывал трудности войны на Кавказе и то постоянное напряжение, которое он испытывал: «Если когда-нибудь удостоюсь явиться в присутствие Ваше, то узнать меня будет нелегко. Бессонные ночи в течение долгого времени, отсутствие спокойствия, смена беспрерывных путешествий, неприятностей всякого рода… наконец, климат… всё это преобразило меня совершенно, и я устарел прежде времени» [404].

На тот же фактор боевого стресса фельдмаршал ссылался, когда объяснял происхождение своей несдержанности и раздражительности. «Характер мой даже совсем изменился, – утверждал Паскевич. – Требуя часто невозможного от людей и обстоятельств, нельзя сохранить себя в обыкновенном положении души. Желание исполнить более, нежели долг свой – чрезмерно; препятствия раздражают, и поневоле взыскивается часто и много, а это никому не нравится» [405].

Ряд свидетельств говорит о том, что под влиянием военных успехов вспышки ярости стали возникать у командующего заметно реже и к нему возвращалось душевное равновесие. «Со взятия Эривани и перехода за Араке Паскевич из брюзгливого мелочно-взыскательного начальника превратился в доброго, заботливого» [406]. Н.Н. Муравьёв также указывал на то, что с годами характер полководца изменился в лучшую сторону, и припадки ярости практически прекратились [407].

Когда генерал В. А. Потто, автор истории Кавказской войны, сталкивался с мнением о Паскевиче как о храбром, но лишенном глубоких военных дарований и способностей генерале, он отвечал, что еще И. И. Михельсон – военачальник, которого сам Паскевич считал своим учителем в военном искусстве, – «опытным глазом оценил в Паскевиче нечто более одной заурядной храбрости» [408]. Но Потто утверждал также, что «Паскевич принадлежал к числу тех, кто не выносит около себя никаких независимых суждений, кто за каждым самостоятельным и громко выраженным мнением способен заподозрить стремление играть первенствующую роль, обнаружить влияние и даже заслонить собой заслуги начальника» [409].

В противоречиях, составлявших натуру фельдмаршала, пытался разобраться душевно к нему привязанный А. Я. Стороженко. Выходец, как и Паскевич, из Малороссии, он со свойственной ему иронией приходил к выводу, что «есть характеры непонятные: смешение откровенности со скрытностью; теплоты чувств с равнодушием; ума с неумением вести себя; храбрости против неприятеля с малодушием в других случаях; упрямства с легкостью; щедрости со скупостью и т. и. – представляет такой труд в определении человека, что русские, вероятно, ломая над сим голову, назвали смесь эту бестолочью» [410]. Сложно не согласиться с этим замечанием.

Мелочность и страсть к самовосхвалению уживались в Иване Фёдоровиче с отвагой и талантом крупного военачальника. Эгоизм, тщеславие, упрямство и подозрительность органично сосуществовали с добродушием и некоторой сентиментальностью. Неумение грамотно писать [411]не мешало князю Варшавскому составлять выдающиеся документы по дипломатической и военно-стратегической части.

«Писанные от его имени доклады вызывали восторг как со стороны стиля, так и содержанием».

Едва ли не с первой встречи Стороженко и молодого капитана Паскевича, случившейся в Яссах в 1809 г., он показался ему «человеком добрым, благородным, и как земляк с тех пор вспоминался мной с удовольствием и похвалами» [412] [413] . «Человек он доброго сердца, смелого духа, с прекрасной памятью, с умом часто весьма проницательным» [414]. Отличную память Паскевича отмечал также декабрист А. С. Гангеблов, служивший в Кавказском корпусе [415].

«Иногда видны в нем, – продолжал Стороженко, – проблески благородных черт характера: восхищение добрым поступком, участие в горе другого, женерозность [416]; но тут же следует эгоизм и готовность пожертвовать каждым по своим видам или для своего оправдания» [417]. Ретроспективные размышления над блистательной карьерой Паскевича приводили Стороженко к выводу, что «первые качества, кажется, были господствующими в нем до его большей известности; а последние приобретены им в жизни петербургской, где он видел необходимость искательства, лести и скрытности. Без этого едва ли он мог бы возвыситься при всей своей храбрости» [418].

Д.Е. Остен-Сакен, начальник штаба Паскевича на Кавказе, вспоминал главнокомандующего в связи с историей назначения Н.Н. Муравьёва командиром отдельной Кавказской гренадерской бригады. «Зная характер графа Ивана Фёдоровича, я принял способ просить всегда противоположного тому, чего хотел достигнуть. <���…> Желая для пользы службы дать бригаду эту Муравьёву, я при докладе говорю главнокомандующему: – “Вообразите себе, какое неумеренное желание высказал мне вчера Муравьёв: только что произведен в генералы и желает гренадерской бригады; не рано ли?” – “Как рано? Он заслужил ее вполне. Сегодня же принесите к моей подписи представление!» [419].

Обладавший огромной властью и практически неограниченным доверием Николая I, властный, резкий, вспыльчивый, но одновременно отходчивый «отец-командир» далеко не всегда считал нужным сдерживаться в присутствии подчиненных. «Воевода русских сил, – рассуждал современник, передавая настроения наиболее остро критиковавших фельдмаршала офицеров штаба армии, – и в мирное спокойное время при случаях, для него неприятных, особенно при личных противоречиях, оказывал самодурство, а в продолжение Венгерской войны он просто-напросто был ужасен в своей раздражительности и почтен титулом б… с…» [420].