Рения Шпигель - В тени Холокоста. Дневник Рении

Да, да, я такая. Я одна из миллионов девушек, идущих по этому миру – не такая красивая, как одни, и красивее других, но все-таки не такая, как они все. Зигуш, он тоже не такой, как все, он хороший и замечательный, и тонкий, и чувствительный…

Однажды они зашли с Мацеком, Зигуш на меня разозлился, потому что я вела себя как с посторонним. Я это не специально, не хотела его огорчить. Бедный Зигуш не мог спать. Но он больше не сердится. Мама, почему ты говоришь, чтобы я не утонула в этих зеленых, обманчивых глазах. Разве ты не видишь, я уже утонула, – но эти глаза не обманчивые? Мне действительно нравится, когда З. серьезно говорит о медицине, о будущем, и так далее. Меня это немного смешит, но я чувствую радость и блаженство, как будто Булуш мне желает доброй ночи. Ты знаешь, я рассказала ему обо всем, что было с Р. К., что я была в смятении, что я прошла через ад. Для чего? Хотя я могла бы ему рассказать еще больше, пока я это все упаковала в отдельный чемодан и спрятала в «чулане души». На самом деле это даже больше не огорчает, и я об этом больше не думаю.

З. стал моим хранителем, он сказал, что будет заботиться обо мне. Вообще, их об этом просила Булуш, всех троих. Но З. должен сказать Мацеку, что ему этого делать не надо. В общем, Зигмунт и Мацек друзья, настоящие друзья, но… но. Хорошо, что я могу все об этом написать. Я чувствую тяжесть в душе, а голова облегчается. Я не могу описать «все» с Зигу, и ты знаешь почему, потому что теперь это намного больше, чем тогда, когда это еще можно было описывать. Никаких описаний, но это опускается глубоко в сердце и окружает его образ там прекрасно теплым, золотым ореолом.

Мама, прости меня за то, что я не прислушалась к твоим словам. Видишь ли, я не могу, не могу поступать иначе, это всегда так – всем сердцем, всем обожанием, всем существом. Я правда не могу, даже внешне. Может быть, может быть, в своей жизни я полюблю кого-то еще, но и тогда будет то же самое. Либо так, либо никак.

Зигу хочет тебя читать, он сказал: «Увидишь, мы будем его вместе читать, когда я стану врачом, и мне будет смешно, и тебе будет смешно». Надеюсь, так и будет. Я думала о том, как добавила новые страницы, которые могут длиться, пока, пока… ну, в любом случае, это может случиться позже или намного раньше, а ты будешь моим другом независимо ни от чего, даже если ты будешь возмущен или сильно рассердишься, что из того?

Зигу хочет, чтобы я оставалась такой, какая я есть, Булуш тоже хотела бы этого – а я? Очень интересно… во всяком случае, пусть они будут довольны! Но «все в мире проходит медленно». Я люблю вас всех троих, каждого по-разному, и тебя тоже. Думаю, все будет как в моих мечтах, обещай мне это, Господи, и ты, Булуш, благослови меня. Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Дома так грустно. Сегодня увезли пианино, и квартира опустела. Сегодня Арианка уехала к маме, и душа опустела. Холодно и темно, и одиноко, и как-то… ах, я осталась совсем одна, и все, что у меня осталось, – это письмо от Булуш или, вернее, письма. Здесь напишу стихотворение. Вообще, я вложила все, что чувствую и переживаю, в письмо к маме. А сейчас мне холодно, и веки опускаются, и пальцы немеют. Пойду в постель, но не спать, нет! Немного помечтаю, может быть, станет легче. Подумаю о том, чтобы быть с Булуш, что мир такой хороший, теплый и солнечный, мы открываем окна, и прекрасный аромат распустившихся гвоздик из Ставки войдет в дом. Или что стоит облачная, дождливая осень, а у меня уютная комната с камином. Это домик, в котором мы живем с Зигушем, вечерами я там работаю в отблесках огня. И я пишу, пишу много, и ногам не холодно, как сейчас. А потом я иду в другую комнату, там спят наши дети, замечательные ангелочки, самые сладкие. Но должно быть тепло, обязательно должно быть тепло, потому что у меня пальцы ужасно замерзли.

Глупо об этом думать, когда я так одинока и они уезжают, когда холодные дни будут опять полны тоски. Булуш, ты скоро вернешься, я отправляюсь в мечты, в конце концов, Господь обо мне помнит, и, быть может, Он сделает так, чтобы эти мечты сбылись… Рения.

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Я снова одна. Уже получила письмо от Булуш из Варшавы. Ярося тоже уехала. Бимба [76] Бимба – бабушка Рении. болеет, Дидо нервничает, и особенно меня беспокоит – я одна. Но я действительно одна? Нет! У меня целая армия мечтаний, прекрасных, тонких, робких, и у меня есть ты, и Зигу, и Нора.

Встречи с Зигу такие приятные, все более приятные. Он даже лучше, чем я думала, этот мой «хранитель».

Сейчас Норка учит меня английскому. Я учусь охотно, но еще более охотно я учила бы французский, и я буду! Изо всех сил учиться говорить по-французски. В конце концов, знания у меня никто не сможет отобрать. Я должна учиться, обещаю себе это. Все, что я могу. Может быть, однажды я действительно поеду в далекую Францию моей мечты, – нет, не я – мы поедем. Да. «З. будет вести “бьюик”, а я буду спать у него на плече. А потом он устроит меня в Коллеж де Франс. И он купит мне такую спальню, в которой я часто мысленно бываю». Зигуш умеет так прекрасно мечтать вслух, как большой ребенок. А тем временем З. готовится к кровной мести за влияние Санока. Возможно, я сожалею, но он будет мстить. Я ничего не могу поделать, он такой властный и твердый, не везет, так не везет. У него характер беспрекословный. Но я лучше со всем соглашусь, чтобы это не кончалось, и все! Может быть, мы увидимся завтра.

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Теперь ты красивый, в переплете… Я начала скучать по тебе, по возможности писать. Хочу много написать, много, столько путаных мыслей теснится у меня в голове. Зигу говорит, что он должен обязательно тебя прочитать, а я не хочу об этом думать, потому что тогда я стала бы писать неискренне (и так есть места, где я не в восторге от своей честности), тогда я бы писала для него – и в то же время не для него, тогда этот дневник не будет настоящим. Все же твои печальные страницы самые приятные, по крайней мере, они не такие банальные – он сказал, она сказала. Но так получается, когда ты доволен, рад чему-то, слова все сбиваются в восторге – и тогда там только вопли: ох, ах, то и это!