Михаил Козаков - Третий звонок [litres]

Лена дает ему костыли, поддерживает Виктора, потом утыкается ему головой в плечо.

Виктор . Спокуха, ma tant, спокуха. Прорвемся штыками, а Железняка, блин, оставим в степи. Show must go on.

Звучит музыка Фредди Меркьюри.

Праздничный стол.

За столом Черкасский, Варвара, Даша, Виктор, Ляля, Елена, Лев Густавович, немец, господин Герман Штроссе.

Тамадой Борис Михайлович Давыдов.

Давыдов . Прошу с тамадой не спорить. Пьем за Варвару. За бабушку трех внуков.

Ляля . Почти четырех.

Давыдов . Правильно. Мать двоих детей.

Ляля . Кто сказал «мать» при новобрачных?

Давыдов . Я продолжаю. Бабушка, мать, затем невеста и теперь законная жена главы мафии Черкасских. Всячески достойна, чтобы мы выпили за нее. Лев Густавович, прошу, переведи мой спич этому немцу из дружественной нам европейской страны, а то он сидит без понятия, обидится еще и перестанет финансировать твой гениальный проект.

Лев Густавович . Он притерпелся к нашей манере трепаться при нем по-русски и ничего не понимать.

Ляля . А к этому можно притерпеться, дядя Лева?

Лев Густавович . Если вдруг захочешь, на своем опыте убедишься, Ляля.

Варвара . Что значит на своем опыте, Ляля?

Ляля . Успокойся, Варик-Варварик, потом, потом, grand– maman.

Давыдов . Никакая она тебе не grand-maman, блин. Она новоиспеченный, свежий блин, только что из-под венца. Так, все заткнулись или я слагаю с себя обязанности и ухожу в отставку. Проверенным путем двух граненых стаканов, запиваемых кружкой их прекрасного фашистского пива.

Штроссе (по-немецки). Лев, он что-то о фашизме?

Давыдов . И этот перебивает. Мне только этого фрица не хватало.

Штроссе (по-немецки). Я не Фриц, а Герман, Герман Штроссе.

Давыдов . Лева, объясни ему, а то и впрямь обидится. Взялся переводить синхронно, так переводи. А ты, Лялька, учи язык.

Ляля . Я быстро зашпрехаю, когда понадобится.

Дарья . Есть такой путь зашпрехать, через подушку, двоюродная. Нет, кроме шуток. Интенсивное изучение с реальным результатом. Только в двух случаях: или в тюрьме, в общей камере с аборигенами, или через подушку.

Ляля . Добрая у меня кузина, a, ma tant?

Елена . Даша, Ляля права. Извинись.

Лев Густавович . Что с тобой, дочка? Это на тебя не похоже.

Дарья (по-английски к Ляле). I am sorry, сестра. Предки правы. Серьезно, Ляля, извини.

Ляля . Извиняю, кузина, тем более что твой совет весьма дельный. Поскольку тюрьму я отметаю…

Дарья . От тюрьмы и от сумы…

Лев Густавович . Дарья, что с тобой? Я не узнаю тебя. Ты как-то изменилась.

Дарья . Многое изменилось, папочка, за это время, и я, дорогой, не убереглась. Извини, Ляля. Извините меня. Дед, бабуля, вы особенно. Вот дура, весь праздник порчу (плачет). Все, сейчас вернусь. Продолжайте, дядя Боря. Сейчас вернусь. Рожу помою и вернусь. Вот дура, весь праздник порчу (плачет). Все, все, сейчас вернусь. (Целует деда, убегает.)

Ляля . Правда, что это с ней?

Черкасский . Понятно что. Отец с матерью надолго уезжают.

Ляля . В конце концов, она сама на днях за кордон.

Варвара Петровна . У Даши есть сердце, Ляля.

Ляля . А у кого его нет, бабушка? «В каждой избушке свои погремушки», Варюсик.

Варвара Петровна . Ну, прости меня, Лялик. Ты же мой любимый Лялик, и все это знают. Прости свою старую бабушку.

Ляля . Ты никакая не старая бабушка, Варюсик. Ты – новобрачная. Вы с дедом оба потрясающие. Жаль только, что мы вас под венцом не созерцали. Вот дяде Боре и Леве повезло.

Давыдов . Ну, Лева мало что видел.

Ляля . Это почему?

Давыдов . Объясняю. Но сначала мы выпьем за Варвару. О, вот и Дарья. Значит за Варвару. Я сейчас хочу несколько слов без хохм, правда. Я ведь знаю ваших пращуров не один десяток лет. И моя с Неллей жизнь, и их протекала по соседству. Я, извините, помню и Андрея, и Ленку еще детьми. Только к концу жизни ты можешь с точностью сказать: это мои ближайшие, именно эти настоящие друзья, были и остаются. Проверено многими годами. Надеюсь, что это обоюдно. Я прав, молодожены?

Варя . Прав, Боря, прав.

Давыдов . Вот о чем я хочу сказать: пятьдесят лет – это срок. Понимаю, было всякое, жить с артистом, да еще с таким, как Сергей, с его, скажем прямо, непростым характером, не просто. Прожить пятьдесят лет, родить двух детей, воспитать трех внуков и при этом еще, заметьте, работать в издательстве редактором, я вас заверяю, хорошим редактором, это, я вам доложу, не просто. Всему этому не позавидуешь.

Варя . Брось, Борька, я очень счастливая. Не обижай молодого, смотри, он уже злится.

Черкасский . Почему злюсь? Ни черта я не злюсь. Борис прав.

Давыдов . Все Борисы всегда правы. Говорю как историк, не будем спорить. Так вот, Варя, подобьём бабки: есть дом, есть клан, большой и, в общем, счастливый, насколько я могу судить. Все, слава Богу, живы, вопреки всему. Тьфу, тьфу, не бойтесь, не сглажу. Клан растет, увеличивается, Андрюшка постарался, да и Лена еще молодуха. Густавович в Германии ест хорошие витамины и экологически чистые продукты. Надеюсь, что и молодежь не замедлит сделать вас прадедами. Сергей вовсю играет и вот-вот «Лир».

Черкасский . Боря, не надо. Прошу.

Давыдов . Хорошо, я же не предлагаю пить за будущее. Я исключительно за настоящее, за сегодняшний день, за этот момент. За Варю, она всему голова.

Ляля . За нашу «Санту-Варвару». За тебя, бабушка.

Каждый поздравляет от своего имени.

Черкасский . Борис, ты прав. За тебя, киса. Спасибо тебе за все.

Варвара . И тебе, Сергей.

Давыдов . Горько, горько!

Все подхватывают: Горько, горько!

Давыдов . Так, ребята, стою я в церкви нашей, держу эту тяжеленную дуру над Варькиной головой…

Варвара . Борис, прекрати, не богохульствуй!

Давыдов . Варя, ты же не кликуша. Чтобы снизить общий пафос. Меняю, как это там у вас в театре называется, жанр… Варя, можно?

Варвара Петровна . Можно, только без богохульства и, по возможности, меньше мата.

Давыдов . Попробуем. Итак, держу я эту штуковину весом с лагерную мотыгу, посматриваю на этого нехриста Льва, он тоже еле на ногах держится от усталости, процедура-то долгая. Священник: «Жених, поцелуй свою невесту». Серега наклоняется к Варваре, чтобы поцеловать ее, и я слышу, как та сквозь зубы: «Фу, Сергей, с утра?» А Сережа ей: «Варя, клянусь, это от твоего шафера несет». Тут мой кум, Лев Густавович, за что-то зацепился…

Лев Густавович . У меня ногу свело.

Давыдов . Неважно. Он наклоняется, его диоптрии слетают на каменный пол и вдрызг. Служка или как он, кто он там, кусает себе губы, чтобы не расколоться. Хор, состоящий из трех пенсионеров Большого театра, сбивается и фальшивит немилосердно, словом, полный раскосец. Наш переделкинский отец Никодим, бывший осведомитель нашего славного КГБ, пытается навести порядок и вдруг говорит: «Товарищи, товарищи, успокойтесь, вы же не дети, в самом деле». Меня уже трясет от хохота. Тогда он мне: «Господин Давыдов, вы не в Переделкинской пивной». Я ему чуть не ляпнул: «Простите, гражданин начальник», но сдержался и говорю: «Простите, святой отец» (пауза). Наконец наши поцеловались, засим церемония закончилась. А посему еще раз «горько», «горько», по стакану и стелиться.