Василий Аксенов - Десятилетие клеветы: Радиодневник писателя

Ленин и демократия, увы, не близнецы-братья. В чем угодно можно заподозрить человека, взявшего на мушку Учредительное собрание русского народа, да и внутри партии оскорблявшего не согласных с ним товарищей самыми последними словами, но только не в склонности к демократии. Вот в чем действительно проявляется некоторая новизна, так это в подходе к оппозиции, если только принять на веру обсуждаемый сейчас конспект и если иметь в виду, что речь идет о подходе не к проблеме оппозиции, а к понятию оппозиции. Он говорит: «У нас нет оппозиции. Каким же образом мы можем контролировать сами себя?» Потрясающе, господа! Вообразите лучшего «ворошиловского стрелка» Константина Устиновича Черненко, произносящего слово «оппозиция». Небось в дрожь бросало при одном только «оппо», а уж от «зиции» просто начинало колотить. Горбачев — человек современный и употребляет это слово в контексте размышления, что дает возможность предположить «оппозицию» как нормальную контролирующую силу современного общества. Если это так, то зачем держать в ссылке Сахарова, в тюрьмах и лагерях — Марченко, Корягина, Тимофеева; зачем бросать в психушки пацифистски настроенную молодежь, вышвыривать за границу правозащитников, критическая деятельность которых могла бы только принести отечеству пользу, особенно на современном этапе. Трудно вообразить себе оппозицию более умеренную, более снисходительную к режиму, чем правозащитное движение семидесятых годов, однако брежневским дуболомам присутствие маленькой группы инакомыслящих казалось концом света.

Ну что ж, если уж преодолевать инерцию и окостенение, то — в добрый час — преодолевать его надо и в этой сфере, но… вот тут-то и начинается основное противоречие, в концепции нового вождя появляется тупиковая логика. Цитирую из транскрипта: «…Каким же образом мы можем контролировать сами себя? (То есть без оппозиции. — В.А.) Только через критику и самокритику. Самое главное — через гласность. Не может быть общества без гласности. Мы и здесь учимся. Перестраиваем все: от генерального секретаря до рядового коммуниста (так в тексте транскрипта. — В.А.)… Демократизм без гласности не существует, но в то же время демократия без рамок — это анархия»… Что это значит — критика без оппозиции и демократия в рамках? Тех же щей, да пожиже влей? Я никогда не причислял себя к правозащитному движению, занят всегда был чисто литературными делами, но, насколько помнится, «гласность» была как раз основным, если не единственным требованием и сахаровского комитета, и хельсинкской группы, столь свирепо раздавленных к концу семидесятых. Как бы все-таки уточнить, чем гласность, за которую преследуют, отличается от гласности, за которую поощряют?

Самым туманным местом в опубликованном на Западе транскрипте является его концовка. «Наш враг нас разгадал. Их не пугает наша ядерная мощь… Их волнует одно: если у нас разовьется демократия… то мы выиграем…» Стоит ли строить демократию только с расчетом на победу во вражде? Если уж демонстрируется широта взглядов, почему бы не предположить, что с построением демократии вражда зачахнет? Горбачев обращается к писателям: «Вы не можете себе представить, насколько мы нуждаемся в поддержке такого отряда, как писатели»… Хочется все-таки думать, что, говоря о поддержке писателей, он не имеет в виду Грибачева, Маркова, Михалкова, Карпова, Кузнецова и иже с ними, само присутствие которых на столь важной встрече вносит в нее элемент двусмысленности. Говоря о коррозии аппарата, не следует забывать и писателей-аппаратчиков, ни на что, более лизоблюдства, не способных.

2004

Союз кинематографистов опять впереди: в забытый транскрипт вносятся новые поправки. Отряд писателей — в зоне анархии, но главный сочинитель родины снова на гребне. Несколько лет назад в романе «Новый сладостный стиль», пользуясь вольностями постмодернизма, я нафантазировал, как этот главный сочинитель в день разгрома ГКЧП начинает создавать новый текст государственного гимна:

Иные читатели тогда говорили, что это уж слишком, что слишком едкий:, даже какой-то неправдоподобный получается гротеск.

Прошло, однако, еще года три:, как новому президенту понадобился вроде бы новый, но в то же время существенно старый, ну тот, величественный-то гимн для объединения всех, кому родина дорога. Естественно, никого лучше не нашлось, чем главный, надежно увенчанный сочинитель… Вот и оказалось: гротеск в руку. «Демократия без рамок — это анархия». Гимн без Михалкова — это абсурд.

Похоже на то, что «Жертвоприношение», последний фильм Андрея Тарковского, будет пользоваться в США успехом. Давно я уже не читал таких рецензий — не захваливающих и не снисходительных, а проникнутых серьезностью перед лицом серьезного. Недавно журнал «Тайм» привел этот фильм в списке десяти лучших картин года. Сегодня, то есть девятнадцатого января, стало известно, что Шведская Академия кино выдвинула «Жертвоприношение» на соискание «Оскара». Андрей относился к американскому кинорынку без всякого снобизма, который можно было бы предположить, учитывая сложность и даже некоторую герметичность его киноязыка. Как-то при мне ему рассказывали, какими непостижимыми путями идут в американской развлекательной индустрии к успеху. Можно было подумать, что он скажет что-нибудь вроде «плевать мне на этот успех», однако он только улыбнулся и сказал: «Да, это трудно».

Года три назад он гостил у нас в Вашингтоне, это было вскоре после того, как он дал понять советским представителям в Италии, что не собирается возвращаться домой. Зная на собственном опыте, что значит разрыв с родиной, я видел, что Андрей находится в состоянии сильнейшего стресса. Иногда казалось, что ему трудно говорить. Он сидел в кресле перед большим окном с видом на вашингтонские крыши и играл с нашей собакой Ушиком. «Ах, какой ты мальчик, какой чудный мальчик, — говорил он щенку, трепля его за холку. — Вот вам ангелочек, — продолжал он. — Ну, посмотрите, разве это не ангелочек!?» Он, конечно, имел в виду чистоту собачьих душ, какую-то безграничность этой чистоты. В фильме «Ностальгия» тема ангелов, сходящих на землю, основательно занимала Андрея, и он предлагал ей разные решения — то это крошка-девочка по имени Анжела, то опять же какая-то удивительная собака.