Мари-Даниель де Корберон - Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II

Между прочим, Добекур рассказал мне о жестокостях и гадостях, совершаемых директором театра, Елагиным, который, с прирожденной глупостью и злостью, соединяет слепое отвращение к французам, проявляющееся всякого рода несправедливостями, что и служит помехой к улучшению здешней, никуда негодной, французской труппы. Этот Елагин не имеет никакого понятия о деле, а между тем во все вмешивается. Императрица ясно видит его неспособность и хотела дать ему другое место, но он упросил Ее Величество оставить его директором театра, так как очень любит это дело. Удивительно, мой друг, до какой степени Императрица подчиняется капризам этого человека! Был здесь французский актер, Дельпи, прекрасно игравший лакеев и очень нравившийся Государыне. Елагин, не испросив ее разрешения, прогоняет этого актера; месяца два спустя, Императрица справляется об нем и остается очень недовольна самоуправством Елагина, а все-таки не решается сменить его, да и никогда не решится. Я подозреваю, что доверие к нему опирается на 14. 24. 11 200 300. 66. 68. 66. 38. 24. 80. 66.

Обедал у Бильо, чтобы поговорить об одном деле, но должно быть придется побывать у нее еще раз по тому же делу. Состоит оно вот в чем: есть здесь француз Готье, очень хороший человек, перенесший много бедствий, и между прочим пожар трактира, который он держал на Каменном Острове. Этот Готье собирался вернуться во Францию, чтобы занять место метрдотеля при аббате де-Бурбонэ, но Бильо помешала, обещав устроить его здесь. И действительно, она успела собрать в его пользу, между русскими, пятьсот рублей. Теперь она поручила мне вытянуть сколько-нибудь у Маркиза; но ты знаешь, мой друг, что это дело не легкое. Я попробовал взяться за де-Шимэ, с которым все можно сделать подстрекая его тщеславие. Он просил сказать ему когда придет Готье; из этого я заключаю, что он что-нибудь сделает.

Г-жа Рибас больна, вследствие трудных родов. А иные говорят, что у нее была жестокая сцена с братом, по поводу их матери. Эту историю приходится начать издалека.

Происхождение г-жи Рибас всем здесь известно, хотя одни думают, что она дочь Бецкого, другие — что она его любовница, и это последнее вероятнее. Хотя легко может быть, что она имеет право на оба эти почетные титула: в России все возможно, и Бецкий не лучше других. Факт тот, что отцом г-жи Рибас слывет казак, женившийся на бедной француженке, дочерью которой и является Анастасия, которая сама уже теперь не молода. Два года спустя после свадьбы чета ее родителей поступила на службу к Бецкому, отец — конюхом, а мать — служанкой. Анастасия родилась и воспитывалась в его доме. Воспитание ей было дано не соответствующее положению. Закончилось оно в Париже, под руководством м-ель Клэрон, причем воспитанница набралась резкого, решительного, даже рыночного тона, который многими считается доказательством ума, а мне всегда казался очень дурным. По возвращении в Россию Бецкий поместил ее камеристкой к Ее Величеству, где она пользовалась таким доверием, какое только может быть оказано горничной. Бецкий, заменивший ей отца, и которому она, по словам многих, заменяла нечто другое чем дочь, очень за нею ухаживал уже в виду того, что через нее можно было влиять на Императрицу. Сама Настя предпочитала слыть незаконной дочерью незаконного сына, и отказывалась от родства с бедным конюхом и его женой, служанкой. Рибас, смесь итальянца, испанца и ирландца, хитрый, фальшивый, самолюбивый, беспринципный и ничем не стесняющийся, стал низкопоклонничать перед Бецким, доставившим ему место в Кадетском корпусе (где он завел карточную игру, шпионство и содомию), и начал ухаживать за Настей, думая что за ней будет много приданого. Будучи молод и довольно красив, он без особого труда покорил сердце горничной Императрицы, тем более что они сходились по наклонностям, характеру и стремлению обобрать Бецкого. Но их тщеславие возмущалось тем, что мать одной и теща другого состояла на положении служанки в том самом доме, где они являлись хозяевами. Так как муж матери г-жи Рибас давно умер, то решено было удалить эту мать из дома, дав ей небольшую сумму денег, не как матери, а как прислуге, прогоняемой за ненадобностью. Купили ей маленький деревянный домик, и дали триста рублей, запретив показываться на глаза. После этого, г-жа Рибас стала уже открыто говорить, что она — дочь Бецкого. Выселение бедной старушки доставило последней много горя, тем более что ей угрожала нищета, так как трехсот рублей ей не выплатили. Надо заметить, что кроме Насти у нее было еще два сына, из коих один служил в таможне и не нуждался, но другой — лакей великого князя, уволенный по смерти первой его жены — находился в это время без места и жил, с большой семьей, на счет матери и брата-таможенного. Однажды, когда последний был в гостях у матери, она сообщила ему, что Рибасы не отдают условленных трехсот рублей, под тем предлогом, что у них нет денег. Тогда взбешенный брат бежит к Рибасам и делает сестре страшную сцену. Вот эта-то сцена, вместе с опасениями упустить Бецкого, в виду его страсти к Алышевой, и была причиною болезни г-жи Рибас. Я даже думаю, мой друг, что вторая причина была главною, так как грязные души более страдают от нарушения их материальных расчетов чем от сердечных ран.

Ты знаешь, мой друг, что Бильо вообще много болтает; но я этим пользуюсь, так как она хорошо знает здешнее общество: от нее всегда можно узнать какие-нибудь секреты и меня это забавляет. Сегодня утром она была у Ивана Чернышова, по делу Готье; князь готов хлопотать за него. Но на это есть тайная причина, которую я тебе сейчас объясню.

Готье пользовался покровительством Великого Князя, который его, собственно говоря, и водворил здесь, заставив предпочесть содержание трактира на Каменном Острове месту у аббата де-Бурбон. Граф Панин понял, что отъезд Готье в Париж может повредить репутации Великого Князя, который мог бы допустить этот отъезд благодаря влиянию некоего Бофура, врага Готье. Решено, поэтому, задержать Готье, для чего Панин уговорил Репнина предложить ему место, но Готье отказался. Тогда Иван Чернышов взялся устроить его судьбу, и на этот раз дело будет сделано.

Кстати, по поводу Чернышовых. Бильо мне рассказала следующую легенду, всем здесь известную: Когда умирала их мать, любимица Императрицы Елизаветы, то она позвала всех трех своих сыновей, Петра, Ивана и Захара, разорвала на три части фланелевую кофту, которую долго носила, разделила им клочки и сказала: вот вам самое дорогое от меня наследство; я носила эту кофту все то время, когда была в милости; сохраните ее кусочки. Они принесут вам счастье. Два передних куска достались, при этом, Ивану и Захару, а задний — Петру. Первые двое действительно были очень счастливы, a Петр умер от пьянства.