Шерил Стрэйд - Дикая. Опасное путешествие как способ обрести себя [litres]

– Доброе утро, – проговорил мужчина, протягивая мне руку для рукопожатия, каштановые волосы бились на ветру и лезли ему в глаза. Он назвался Джимми Картером, подчеркнул, что не родственник бывшего президента, и посетовал, что не может подвезти меня, поскольку в его машине нет места. Я взглянула на нее и увидела, что это правда. Каждый дюйм внутреннего пространства, за исключением водительского сиденья, был забит газетами, книгами, одеждой, банками с лимонадом и кучей других вещей, толща которых доходила до самых окон. Он поинтересовался, нельзя ли просто поговорить со мной. Сказал, что он репортер, пишущий статью для издания Hobo Times . Он ездил по всей стране, интервьюируя «народ», который жил жизнью хобо [30].

– Но я не хобо, – возразила я, улыбнувшись. – Я походница, дальноходка. – Я выпустила свисток и вытянула руку в сторону дороги, подняв вверх большой палец, когда завидела подъезжающий мини-вэн. – Я иду по Маршруту Тихоокеанского хребта, – объяснила я, бросая взгляд на него искоса, от души желая, чтобы он забрался в свою машину и убрался к чертям.

Мне нужно было поймать две попутки в двух разных направлениях, чтобы добраться до Олд-Стейшен, и его присутствие мне ужасно мешало. Да, я была грязной, а моя одежда – еще грязнее, но я все равно была одинокая женщина. Присутствие Джимми Картера все усложняло, изменяло картинку с точки зрения водителей, проезжавших мимо. Я вспомнила, как долго мне пришлось стоять на обочине дороги, когда я пыталась добраться до Сьерра-Сити вместе с Грэгом. Если Джимми Картер будет продолжать стоять рядом со мной, то никто не остановится.

– И как давно вы бродяжничаете? – спросил он, вытаскивая ручку и длинный, узкий репортерский блокнот из заднего кармана своих вельветовых брюк. Волосы его были свалявшимися и давно не мытыми. Они висели сосульками, то скрывая, то вновь открывая его темные глаза, в зависимости от того, как сильно и в какую сторону дул ветер. Он показался мне ученым, имеющим докторскую степень по какому-то неземному и неописуемому предмету. К примеру, по истории сознания или сравнительным исследованиям в области дискурса и общества.

Интересно, чует ли он мой запах, подумалось мне. Для меня тот момент, когда я могла почувствовать собственный запах, уже миновал.

– Я же уже сказала . Я не бродяжничаю, – сказала я и рассмеялась. Хоть мне и ужасно хотелось поймать машину, общество Джимми Картера меня все же немного развлекало. – Я иду по Маршруту Тихоокеанского хребта, – повторила я, в знак подтверждения собственных слов указывая ему на леса, граничившие с дорогой, хотя в действительности МТХ располагался примерно в 15 километрах от места, где мы стояли.

Он уставился на меня ничего не выражающим, непонимающим взглядом. Была середина утра, уже стало жарко; такой день, когда к полудню можно заживо изжариться. Интересно, чует ли он мой запах, подумалось мне. Для меня тот момент, когда я могла почувствовать собственный запах, уже миновал. Я отступила на шаг и, сдавшись, опустила руку. Пока он не уедет, поймать попутку у меня нет ни малейших шансов.

– Это Национальная пейзажная тропа, – продолжала я, но он лишь продолжал смотреть на меня с выражением бесконечного терпения на лице, держа в руке блокнот, в котором еще не появилось ни одной заметки. Пока я объясняла ему, что такое МТХ и что я на нем делаю, я заметила, что Джимми Картер не так уж плох собой. Интересно, не найдется ли у него в машине какой-нибудь еды, мелькнула у меня мысль.

– Так если вы идете по маршруту в заповеднике, что вы тогда делаете здесь ? – не понял он.

Я рассказала ему, как мы делаем крюк в обход глубоких снегов в национальном парке Лассен.

– Ну, так давно вы бродяжничаете?

– На маршрут , – подчеркнуто сказала я, – я вышла около месяца назад, – и увидела, как он это записал. Тут мне подумалось, что, возможно, я все-таки на какую-то крохотную долю хобо, учитывая все то время, которое я провела, ловя попутки и пропуская участки тропы. Но сочла, что упоминать об этом было бы неумно.

– Сколько ночей в этом месяце вы спали под крышей? – спросил он.

– Три, – ответила я, обдумав ответ: одну ночь у Фрэнка и Аннет и по одной ночи в мотелях в Риджкресте и Сьерра-Сити.

– Это все вещи, что у вас есть? – спросил он, кивая в сторону моего рюкзака и альпенштока.

– Да. Я имею в виду, остальные мои вещи на хранении, но на данный момент это все. – Я опустила руку на раму Монстра. Он всегда казался мне другом, но в компании Джимми Картера это чувство стало еще острее.

– Ну, в таком случае, я бы сказал, что вы – хобо! – воскликнул он довольно и попросил меня назвать по буквам мои имя и фамилию.

Я выполнила его просьбу – и тут же пожалела об этом.

– Да этого быть не может! – воскликнул он, когда записал их в своем блокноте. – Это что, взаправду ваше имя?

– Ну да, – сказала я и отвернулась, делая вид, что ищу машину на дороге, чтоб он не увидел замешательства на моем лице. Дорога была пугающе безмолвна, потом медлительный грузовик вырулил за поворот и, взревев, проехал мимо, не обращая внимания на мою поднятую руку.

– Итак, – сказал Джимми Картер, когда грузовик проехал, – мы могли бы сказать, что вы – настоящая бродяга.

– Я бы так не сказала, – запинаясь, проговорила я. – Быть хобо и быть любительницей пеших походов – это две совершенно разные вещи. – Я продела руку в розовую петлю своей лыжной палки и принялась царапать землю ее кончиком, рисуя линию, ведущую в никуда. – Я не в том смысле туристка, в каком вы обычно представляете себе туристов, – объяснила я. – Я, скорее, теперь уже эксперт. Я прохожу от двадцати четырех до тридцати двух километров в день, день за днем, часто иду по нескольку дней подряд, не встречая ни одного другого человека. Может быть, вам стоит сделать статью из этого?

Он сказал, чтобы я поискала его статью обо мне в осеннем номере журнала Hobo Times, как будто я была его регулярной читательницей.

Он бросил на меня взгляд поверх своего блокнота, волосы экстравагантно перечеркнули его бледное лицо. Он казался очень похожим на многих людей, которых я знала. Интересно, подумал ли он то же самое обо мне.

– Я почти не встречаю женщин-хобо, – почти прошептал он, словно поверяя мне какой-то секрет, – так что это просто чертовски круто!

– Я не хобо! – еще раз, довольно раздраженно, возразила я.

– Женщин-хобо так трудно найти! – настаивал он.

Тогда я заявила ему, что это потому, что женщины слишком угнетены, чтобы быть хобо. Скорее всего, все женщины, которые хотели бы быть хобо, оказываются, как в ловушке, дома с целым выводком детишек, которых надо воспитывать. Детишек, чьими отцами стали мужчины-хобо, выбравшие для себя дорогу.