Любовь Турбина - Творчество Янки Брыля в контексте мировой литературы

И — контрапункт к вышесказанному — цитата из А. Эйнштейна, которую приводит в своих записях Я. Брыль: «.Моя религиозность в смиренном вос­хищении безмерно величественным духом, который приоткрывается нам в том немногом, что мы, с нашей слабостью и скоропреходящей способностью понима­ния, постигаем в окружающей действительности. Нравственность имеет громад­ное значение для нас, а не для бога. Люди моего склада считают мораль чисто земным делом, хотя и наиболее важным в области человеческих отношений».

Эта цитата — одна из немногих — приводится в книге без всяких коммен­тариев.

У такого прилежного читателя, каковым является Брыль — а многие страницы его записей представляют собой подлинный дневник прочитанно­го, — вопрос о литературных влияниях и взаимодействиях решается значительно проще. Вернемся к раннему роману писателя «Птицы и гнезда». Представляется важным, что к началу войны Янка Брыль был знаком с романом Э. М. Ремарка «На западном фронте без перемен». Подтверждение — в его книге «Сегодня и память»: «В отличие от многих, с кем я сидел в польских окопах или ходил на немецкий огонь, я уже знал антивоенное слово Толстого и Гаршина, Ремарка и

Гашека. Книги «На западном фронте без перемен» и «Приключения бравого солдата Швейка» говорили о том, что было совсем недавно, казалось — только вчера». Это подтверждает впечатление, которое возникло при чтении романа: интонации автора до боли знакомы, сразу вспомнился роман Ремарка, одного из самых читаемых авторов в шестидесятые годы двадцатого века. Можно предпо­ложить, что юный Брыль, столкнувшись на собственном опыте с перипетиями новой войны уже в 40-м году, когда Германия напала на Польшу, имел возмож­ность выстраивать свои впечатления «по Ремарку»; опыт прочитанного до войны романа ему в этом очень помог.

И тон написанного сильно отличается от тона произведений других бело­русских (и русских тоже) советских писателей о войне. Возможно, потому, что Янка Брыль не долго участвовал в военных действиях: польские войска почти сразу капитулировали, писатель вместе со своими однополчанами попал в плен. По сути дела, роман повествует о мытарствах Алеся Руневича в плену и о побеге из него. Роман Ремарка сугубо пацифистский, и потому главное, о чем повеству­ет автор, — представление о ценности жизни, что особенно ощутимо во время войны. Именно этот роман более, чем любое другое произведение белорусских авторов, помогает вписать белорусскую литературу в современный общеевро­пейский контекст.

Тут уместно будет процитировать известного белорусского писателя Михася Стрельцова. Прекрасный прозаик, оригинальный поэт и тонкий критик пишет: «.мне до сих пор тяжело понять, как это мы в свое время могли проглядеть (и в этом нас не поправила всесоюзная критика) урок выдающегося, по-настоящему новаторского романа «Птицы и гнезда» Янки Брыля. Горестная и в то же время оптимистическая одиссея западнобелорусского хлопца Алеся Руневича, который волею обстоятельств угодил в водоворот социально-исторических событий свое­го времени, необычно много сказала нам про природу жизненной силы, базиру­ющейся на мужественной «толерантности» национального характера».

И далее, углубляя мысль о белорусской ментальности, Стрельцов продол­жает: «Рассудительность, «слабость», которые в критические моменты обора­чиваются силой героического деяния, — насколько же долго они могут служить национальному нашему самовыявлению и самому национальному ладу при каж­дом новом испытании историческим опытом? Вот те вопросы, которые встают при обращении к роману Брыля, и не только к роману — ко всей его новеллисти­ке тоже».

Дополняют тему русского и польского контекста в творческом наследии Янки Брыля также его переводы: например, книга рассказов Войцеха Жукровского или пьеса Михаила Рощина «Старый новый год». Янка Брыль — читатель в первую очередь, вернее, один из немногих писателей, которые не ленятся читать и современников, и классиков. А после делятся впечатлениями; первоначально казалось, что в задачу данной работы входит упомянуть все имена, возникаю­щие на страницах записей Брыля. В процессе работы выясняется, что труднее найти, кого он не вспомнил, вне всякой литературной моды и злободневности. В последнем своем прижизненном сборнике он неожиданно вспоминает француз­ского поэта Беранже, не самого популярного последние лет двадцать по меньшей мере, и приводит добрые слова о нем самого высокого авторитета Л. Н. Толстого: «Склад народный, благородный, нравственный и бодрый», — вот те качества, которым и сам Брыль отдает преимущество перед многими иными.

Янка Брыль сделал многое, чтобы вписать родную литературу в как можно более широкий контекст мировой культуры: «У нас есть литература. У нас она будет — Великая литература на нашем богатом, красивом и бессмертном языке». Эти слова звучат как заклинание и как завет последнего белорусского классика тем, кто продолжает и будет продолжать его дело.